В Свердловской области пятые сутки идет широкомасштабная поисковая операция. В лесу под Асбестом пропал 4-летний мальчик. Ребенка ищут сотни людей: спасатели, полиция и добровольцы. Координатор отряда «Лиза Алерт» Станислав Казаков в интервью ЕАН рассказал о своем отношении к фильму Звягинцева, «бегунках» и о том, почему детей ищут охотнее, чем пенсионеров.

Как давно Вы - волонтер в отряде «Лиза Алерт»?

- Я в отряде три года. А волонтер тринадцать лет. Отряд появился в Екатеринбурге в марте 2014 года. Его начинали я и моя жена. Тогда пропала Мила Арасханян, я зашел на сайт «Лиза Алерт» и увидел, что свердловского отделения просто нет. С поисков Милы и началась история отряда в Екатеринбурге.

Есть ли у нас другие волонтерские поисково-спасательные отряды?

Есть отряд «Сокол», но это поиск только пропавших детей. А в России много поисково-спасательных отрядов. Есть «Ангелы», например, ребята на вертолетах, которые помогают Лизе Алерт найти потеряшку в лесу.

Ангелы тоже существуют во всех регионах?

Нет, во всех регионах ни вертолетов не хватит, ни денег. У нас нет счетов и ничего, что было бы связано с электронными деньгами. Все происходит на деньги самих волонтеров. «Лиза Алерт» – незарегистрированная организация, общественное движение в чистом виде, причем с выстроенной системой, которая эффективно работает.

Бывает ли так, что вертолет необходим, на него нет денег и, значит вертолета не будет?

По-другому. Если необходим вертолет, а денег нет, есть МЧС, которые могут поднять в воздух МИ-8.

Но на это требуется время. Значительное?

Время требуется всегда. Все зависит от того, какой поиск идет. На ребенка реагируют по щелчку. В этом нет проблемы. А вот с бабушками и дедушками все зависит от степени заинтересованности родственников. Насколько родственники заинтересованы в нахождении. Они берут «молоточек» и начинают стучать по полиции: «Пожалуйста, помогите нам найти бабушку». И система начинает работать.

Помните сюжет в фильме Звягинцева «Нелюбовь», где полицейский говорит о том, что система не работает, лучше обратитесь в поисково-спасательный отряд. Насколько это близко к реальной жизни?

Знаете, можно сгущать краски. В этом есть только доля правды. Художественный вымысел нельзя принимать за чистую монету. Я согласен, что нет нормальной системы по поиску пропавших детей. Но ее нет, не потому что эту проблему замалчивают. Средства в этой системе неэффективные. Полиция всегда заинтересована в том, чтобы ребенок был найден живым. И эта идея – подключать ПСО – это очень хорошая идея.

Но проблема в том, что не все полицейские знают про отряды. В Екатеринбурге так. Про «Сокол» – знают, про «Лизу Алерт» – нет. Мы незарегистрированная организация, и хорошо, когда у нас с полицейскими отличные отношения. Тогда работа и взаимодействие с ними становятся проще и адекватнее.



 

Родственники в этом треугольнике — кто они?

У родственников совершенно другие задачи. Им просто некогда. У них прозвон скорых, бюро регистрации несчастных случаев. Наш инфорг их направляет. Родители на поиске – это лишняя нервотрепка.

Родители не выступают буфером между полицией и нами. Это наше дело взаимодействовать с полицией. Это моя задача, как координатора, наладить человеческие отношения со следователем, который занимается делом. Если я этого не сделаю, он пошлет меня далеко и надолго, и мы не получим обратной связи, которая нужна и важна на детях. У Звягинцева все плохо. Очень классно обвинять государство. Но у меня вопрос к людям – они сами не хотят помочь? Я сейчас навскидку приведу Вам множество примеров, когда люди, глядя на ориентировку говорили: «Ой, не надо только меня впутывать в это. Это ваши дела. Ребенок? Да плевать»

Только не надо висеть над волонтерами в штабе. Всегда бывает такая ситуация. Родственники говорят: «Что вы сели? Надо искать». Им все-равно, что 30 километров пройдено, что волонтер устал. Мы тоже люди. И нам надо остановиться, чтобы подумать. Поэтому родственник в штабе неэффективен, зато эффективен на рутинных задачах.

Да, у Звягинцева все равнодушные – и учитель, и следователь, все, кроме людей, которые работают в поисковом отряде.

Это искусственная ситуация. Вспомним поиск Вити Каца, мальчику три года и полуторамиллионный Екатеринбург. Мальчик пропадает в селе Липовском. Поисковиков было всего 70 человек: два отряда и полиция. Это я к тому, что у нас тоже не все так радужно.

Поиск людей – это штука, иногда выходящая боком. Люди могут лишиться работы, и они это прекрасно понимают. Человек отпрашивается с работы на поиск, а директор не отпускает. Приходится выбирать. Или благополучие моей семьи, или надо найти ребенка. Я – дурак, поеду ребенка искать. По другому, никак.

Что привело Вас и жену в волонтерство?

Просто было нечем заняться. Вы пытались лежать перед телевизором несколько дней подряд? Я пытался. Все болит. Это убогое занятие. Телевизор – это жвачка для мозгов, смотришь и начинаешь тупеть. И тут тебе пишут – поехали. Есть тема – нужны волонтеры. И не вопрос, что без денег. И ты едешь, а потом затягивает. А потом раз и неожиданно тебя уже знают все.

Среди поисков за всю историю Вашего волонтерства – сколько историй с позитивным концом – найден, жив и сколько других историй?

Очень многое зависит от того, какое количество поисков к нам приходит в первые сутки.

Мои последние два поиска, которые я лично вел, это две девочки-бегунка, Ромео и Джульетта. Обе найдены и живы. С ними все хорошо. Потому что мы подключились в первые сутки. А есть другая история – человек пропал 25 мая, а пришли к нам – 8 июня. Вариантов, что с ним могло произойти, огромное количество. Мы возьмемся за поиск, мы будем искать, но вариантов, что мы его найдем и найдем живым – не очень много.

Если мы говорим о поисках, которые начались в первые сутки, всегда есть какой-то результат. Очень редко бывают исключения. Например, поиск Саши Золотиной.

Есть ли у Вас свой взгляд на эту историю?

Поймите меня правильно. Когда я приехал в Михайловск и встал рядом с домом, из которого ушла Саша, я увидел реку. Все просто – ты берешь то, что самое опасное и яркое. До реки – 70 метров. Чтобы можно было доподлинно что-то говорить, нужно чтобы хоть что-то нашлось. Там вычесано все: Кировом, Москвой, нами. И лес, и река. И «Соколом» она чесалась вверх, и вниз по течению. Не нашли ничего. Не знаю.

Из каких семей – благополучных или неблагополучных чаще пропадают дети?

И оттуда и оттуда. Нет корреляции. Бывает по-разному. Если говорить опять же о истории Саши Золотиной, это полуторогодовалая девочка, которая вышла из дома, когда родители употребляли алкоголь. Но при этом я не могу назвать их неблагополучной семьей. Мама и папа есть, у Саши есть сестра, она ходит в школу, смышленая девочка.

Я видел разных родителей. Я видел родителей, которые находятся в панике. У них ребенок пропал не потому, что они монстры или сволочи, а например, украли (Вика Вылегжанина, Томск, украли из детского сада, нашли погибшей – прим. ЕАН). Если мы говорим про бегунков, то в трубке я обычно слышу рыдающую мать, которая искренне не понимает, что происходит. А у них Ромео и Джульетта (улыбается).

А неадекватные семьи? Когда Вы понимаете, что ребенок сбежал потому, что просто не мог больше находиться в семье.

Я не судья и не имею право морально судить. Таких историй, как в фильме Звягинцева я не встречал. Кривлю душой, была одна ситуация, но вслух о ней я не хочу говорить. Потому что там результат поиска до сих пор не определен. Наше дело искать, а не судить. Наше дело найти живого ребенка. Для всего остального есть инспекция по делам несовершеннолетних и другие социальные службы. Да, это забота государства. Для этого нужна школа. Школа не может быть местом, из которого хочется сбежать.

Знаете, почему фильм у меня вызывает отвращение и его невозможно смотреть, не потому что там правда, а потому что там неправда. Не все сволочи и скоты. И нелюбовь не возникает просто потому, что родители решили развестись. И волонтеры – это не светлые лица, которые всех спасут и всех найдут. Волонтеры тоже бывают всякие. Бывают те, что ищут не потому, что им хочется найти ребенка. Много причин. Тщеславие, жажда деятельности, лишь бы дома не сидеть. Для галочки – «я делаю доброе дело». Но и их судить не мне.

Кто он – идеальный волонтер-спасатель?

Он должен хотеть помочь. Есть еще несколько формальных критериев - с восемнадцати лет, например. Главное, чтобы человек пришел.

Есть ли база волонтеров?

Конечно. У нас есть анкета. Нам можно написать. Или в Сети рассылается призыв о помощи. Человек среагировал и мы всегда его примем. И найдем ему задачу. Всегда есть задачи для каждого. Отлично работают и социальные сети, и сарафанное радио. На поиски Вахрушевой собралось большое количество людей, которые никак не связаны с отрядом, но которые готовы были помогать. Абсолютно разные социальные группы, люди с образованием и без, но они шли и шли. Нужно «чесать» – они будут чесать. На поисках поднялся ледяной ветер, никто не ноет, никто не жалуется. Мы закрыли задачу, вернулись на точку. Я привык идти по лесу, в любых условиях. А там и девочки, и мальчики, и мужчины, и женщины.

Вернемся к фильму Звягинцева. Фигура главного волонтера в поисково-спасательном отряде, координатора – насколько она реалистична?

В фильме Звягинцева все, что касается поисково-спасательного отряда и сами волонтеры показаны слишком сладко. Некоторые волонтеры ломаются. Это связано с неудачными поисками или потрясениями. И человек говорит: «Это морально тяжело. Я больше не буду искать». На поиске ребенка всегда морально тяжело, независимо от того, что происходит (долго молчит).
 

Расскажите про схему работы Ваших отрядов…

30 минут – это идеальное время реакции на пропавшего ребенка. За это время мы должны собрать первоначальную информацию, объявить место - точку сбора, и объявить о том, кто будет координатором поиска и информационным координатором. В это же время двигается целый пласт работы: если это лесной массив или природная среда, кто-то занимается оперативной картографией, кто-то занимается подготовкой штаба поисков (место, где будет налажена связь, откуда все остальные волонтеры будут выходить на задачи – прим.ЕАН). Кто-то занимается только ориентировками, а кто-то прозвоном и контактом с родственниками.

У нас свои протоколы. Мы работаем по ним. Без протоколов невозможно работать и работать эффективно. Григорий Борисович (основатель отряда «Лиза Алерт» – прим. ЕАН) работает над протоколами ежесекундно. Всякий поиск всегда приносит опыт.

Чем отличаются локации поиска? Где вести поиск тяжелее?

Город ничем не легче, чем лес. В городе можно раствориться, и камеры не помогут. Везде ты играешь наперегонки со временем.

Какое количество ориентировок вы печатаете сразу?

Все зависит от места пропажи. Для города – чем больше, тем лучше. Все зависит от типографии. Если они готовы напечатать сразу 2,5 тыс. – просто отлично.

Есть типографии, с которыми вы работаете на постоянной основе?

Да. Этих людей можно тоже назвать волонтерами, но, скорее, друзьями. В Москве абсолютно нормально, если люди из типографии и ориентировки печатают и на поиски приезжают.

А для Екатеринбурга?

Пока нет. Но они могут помочь разместить ориентировки, например. И это тоже очень важно. Когда мы занимались поисками Любы Шастиной хозяин одного кафе отдал нам это помещение под штаб. И это тоже было огромной помощью.

Присутствовали ли Вы когда-нибудь при опознании в морге?

Нет. И я никогда не езжу на опознания. Я не психолог и не умею утешать. У меня другая задача. Я должен сделать максимум из того, что я могу для того, чтобы найти пропавшего. Наши волонтеры ездят и дело тут не в образовании, а в наличии душевных сил.

У меня были случаи, когда оказывалось бесполезно объяснять родственникам, что если человек пропал год назад искать его ногами абсолютно бессмысленно. Если есть новые свидетельства, я пойду их отрабатывать. А что, если их нет? Поэтому у меня есть ответственность за поиск перед самим собой. Если мы взяли заявку, мы будем вести ее до победного, пока не упремся лбом.

Вы занимаетесь поиском пропавших людей уже три года, насколько развитие технологий помогает в поисках?

10 лет назад, когда я попал в волонтеры была прежде всего iсq. Современные технологии дают чуть больше времени. Раньше нельзя было всех свести в один диалог, чтобы оперативно распределять задачи. А ВКонтакте можно. Сейчас доступны карты в смартфонах и это тоже подспорье. Но профессиональное оборудование (навигаторы, фонари) остались теми же.

Почему нельзя с помощью технологий быстро и просто вычислить местоположение человека по сим-карте в телефоне?

Не каждый полицейский может получить доступ к этой информации. Только по решению суда, а на это нужно время. Потому что процессуальные сроки никто не отменял. Потому что нет отлаженной системы реагирования на пропавших людей. Нет системы, которая бы подключала сразу большую тройку (Мегафон, Билайн, МТС – прим. ЕАН), а к ним небольших операторов. Эти механизмы упростили бы задачу даже по поиску пропавших детей, искали бы проще, активнее, эффективнее. Допустим, информировать не через ВКонтакте, а через мобильные телефоны – раз и всем пришла ориентировка на ребенка или просто фотография ребенка с надписью «Пропал. Оглянитесь».

Есть ли разница в отношении полиции и других служб при поиске детей и взрослых?

Да, разница есть. Когда идет поиск детей, все работают друг на друга. Когда дело касается поисков взрослого, лучшее, что могут сделать эти службы, это не мешать. Когда человек пропал достаточно давно, следователь часто просто не успевает заниматься этим делом. Если история криминальная и есть тайна следствия, мы просто не ввязываемся.
 

Бывает ли так, что полицейские не идут навстречу?

Все всегда зависит от конкретного человека. И поэтому я не согласен с образом полицейского в фильме Звягинцева. Не забывайте самого главного, несмотря на процессуальные формальности, все и всегда решают люди. У меня перед глазами полицейские, которые, не зная усталости, прочесывали с нами молодняк - самый сложный лес. Или полицейский, который сам дал мне постановление на билинг. Иногда полицейские сами звонят и говорят: «Ребята, у нас потеряшка. Не справляемся».

Да, система не идеальна. Есть механизмы, которые можно усовершенствовать. Например, у Григория Борисовича есть идея, как можно простроить систему реагирования на пропавших детей с минимальными затратами. И наш регион готов стать первой площадкой для запуска пилотного проекта.

Скажите, как Вы относитесь к мнению, что волонтеры выполняют функции, которые должно выполнять государство?

Нет, люди тоже должны быть включены в эти истории. Иначе мы не вырастим никакого гражданского общества. Пока люди не перестанут плевать друг на друга, пока они не научатся говорить «мы» вместо «он и она», ничего не изменится и не получится. Поиск Ирины Вахрушевой показал только одно – люди могут объединяться для того, чтобы найти человека. Повторюсь, это были абсолютно разные люди: богатые и не очень, на машинах и без, совершенно разного возраста.

Те же охотники и квадроциклисты приходят на помощь, когда мы ищем пожилых людей, потерявшихся в лесу. Общество растет. Я вижу этот прогресс. Фактически Звягинцев в своем фильме показал собирательный образ поисково-спасательного отряда как одной из форм организации людей. Как некий пример самоорганизации гражданского  общества.

Фото: kinopoisk.ru , vk.com Лиза Алерт Екатеринбург