Гитлер интересен своей трансформацией: человек со светлыми идеями и горящей душой превращается в чудовище

Здесь легко попасть в ловушку. Говоря себе: «Я не буду это слушать, потому что это слушают все», вы обрекаете себя на прослушивание той продукции, которую слушают сотни и тысячи тех, которые сказали те же самые слова. Должно быть какое-то интуитивное ощущение того, что высоко, а что нет.

Какова ваша позиция относительно исполнения песен: исполнителем должен быть автор или это не столь важно?

Я всегда думал, что полноправным исполнителем может быть только автор. Возьмём почившую группу «Наутилус Помпилиус». Изначально тексты для них делал Илья Кормильцев, а Бутусов оказался тем человеком, который смог наиболее глубоко прочувствовать эти тексты и выстрадать из них что-то своё личное. Но его индивидуальность проявилась в полной мере только сейчас. Например, в альбоме с «Дедушками» звучат песни на его стихи. Кормильцев же, вообще, мне интересен только как переводчик.

А мне видятся наиболее сильными те песни «Нау», тексты которых писал Кормильцев. «Я хочу быть с тобой», «Казанова» – это всё он. И кстати о переводах. Гитлера вы читаете в оригинале?

Нет, я немецким не владею.

А каким владеете?

Не владею в полной мере даже родным языком.

А вам никогда не пеняли на техническую недоработку текстов?

Если поэтический текст совершенен, тогда ему не нужна музыка.

Вы, как и Евгений Головин, категорически разграничиваете песенные тексты и стихи.

Конечно. Есть песня как явление, и есть стихи. Мне очень редко нравилась музыка, написанная под чьи-то стихи, или стихи, положенные на музыку. Песня – это неделимое на составные части явление.

Вы способны создавать песни в любое время или для этого необходим период очередного творческого созревания?

До 24-х лет песни я писал в любое время. А с года 94-го машина шоубизнеса взяла меня в оборот, начался напряжённый концертный график, – и не было уже времени, чтобы просто остановиться и тет-а-тет пообщаться с гитарой. Поэтому альбом «Ураган» – это первый альбом, который был написан в специально отведённое на то время.

Какое самое существенное концептуальное различие между альбомами «Опиум» и «Майн кайф»?

Надо сказать, что концептуальность началась с альбома «Ураган». Начиная с него, мы стали отвечать за каждое сказанное слово. Это первый по-настоящему искренний альбом. То, что было до него, тоже можно назвать искренним, но то – детское эстетство. «Опиум» – это мальчишеский стёб. «Ураган», «Чудеса» и «Майн кайф» – это три альбома, которые начали и завершили концептуальную линию в развитии «Агаты Кристи». «Майн кайф» ставит некую точку. Особенно очевидным это стало тогда, когда ушёл из жизни один из нас. Что будет дальше, неизвестно.

Какова смысловая подоплёка нервного всплеска «Майн кайф»?

Разумеется, эта подоплёка есть, но…

Понять её можно, если вдуматься в название альбома, представляющее собой аллюзию на «Майн кампф»?

Надо понять, что в нашем альбоме больше всего точек соприкосновения не с идеологией Гитлера, а с оценкой его личности. Это и оценка пути Гитлера – от светлых идей до предательства этих идей. «Майн кайф» – это альбом взросления.

Но предполагаются ещё более высокие точки взросления?

Ничего не предполагается.

Самодостаточность присутствует?

Абсолютная самонедостаточность. А новый альбом зависит от того, что произойдёт внутри нас. Сейчас во мне происходит некое брожение. Состоялось подведение итогов, и год оказался трагическим для группы – умер один из участников… Для того, чтобы писать что-то дальше, необходимы внутренние перемены.

Катастрофы влияют на творчество точно так, как и всплески счастья?

Да, разумеется. А что более конструктивно? Всегда – катастрофы. Утверждая это, я, возможно, перепеваю Шопенгауэра, но это актуально и для меня.

Чем больше творец ориентирован на катастрофу, тем менее он подвержен попсовости?

Не знаю… Возьмите Таню Буланову. Это пример того, что любую аксиому можно перевернуть с ног на голову. Таня – это сплошная катастрофа, а поэзии нет. Или «Ласковый май» – жалобные, грустные песни - ничего позитивного я в них не видел.

А где, на ваш взгляд, проходит граница между попсой и серьёзным творчеством?

Музыку нужно разделить на честную и нечестную, искреннюю и неискреннюю. В моих взглядах на попсу многое изменилось после знакомства с Владом Сташевским. Это совершенно искренний человек, которому нравится то, что он поёт. Мне же тяжело, просто нереально воспринимать подобное творчество.

Никогда не было боязни – может, в начале пути, – что однажды вас назовут фашистами?

Нет. Страх и политкорректность в творчестве группы «Агата Кристи» отсутствуют всегда.

Но это наверняка изначально создавало определённые препоны в плане раскрутки группы?

Ну, нашлись люди, которые обобрали… подобрали, подогрели… обогрели.

Что касается отсутствия политкорректности, то, наверное, существует такая степень негатива, которая уже переходит в позитив за счёт того, что слушающий начинает пробуждаться.

Да, очевидно, это так. Хотя можно и вообще не касаться темы политкорректности. Например, некоторое время назад я написал несколько текстов для группы «Тотал». Они, конечно, звучат иначе, чем темы «Агаты Кристи».

Выступления «Агаты Кристи» на сцене сочетаются с продуманным театральным действом?

Нет. Всё, что происходит на концерте, имеет характер спонтанности.

Как вы относитесь к синтезу театра и рока?

Каждый альбом «Агаты Кристи» – это скорее пьеса, чем набор песен. А к театру как к самостоятельному явлению я отношусь своеобразно. Так сложилось, что я дружу с актёрами театра «Табакерка» и с некоторыми актёрами других театров. Но был всего лишь один спектакль, который мне захотелось посещать неоднократно. Это – «Смертельный номер».

Ваша музыка звучит в «Сёстрах» Бодрова-младшего. Каково отношение к подобному кино?

Этот фильм – режиссёрский дебют Серёжи. И в каких-то эпизодах он показал мощный творческий потенциал. Там есть несколько гениальных сцен. Гениальных не по-тарковски, не по-голливудски, не по-русски, а по-бодровски.

То есть русское кино не загнулось?

Да загнулось конечно. Последний безусловный фильм, который выбился из ряда советского русского кино – это «Господин оформитель». Всё остальное вторично. А в советское время были фильмы, которые являлись эталоном чести. Для меня большим потрясением явилась «Сказка странствий».

С Мироновым.

Да, магическая личность. Плюс музыка Шнитке. Митта снял два великих фильма: «Сказ о том, как царь Пётр арапа женил» и «Сказка странствий». Всё остальное время он снимал такие фильмы, как «Экипаж». Важно достигнуть той вершины, где происходит гениальное совпадение нескольких аспектов творчества – подходящей музыки, фееричности актёров и так далее.

В творчестве «Агаты Кристи» бывают такие счастливые творческие совпадения?

Пожалуй, единственный случай – песня «Пуля». На её создание повлиял Сергей Бодров как личность, как режиссёр, да и сам фильм «Сёстры» роль сыграл, в том числе история девочки, показанная в нём.

С такими мыслями, которые звучат в подтексте всех ваших песен, не тянет в политику?

Тянуло. В патриотический лагерь.

Разочарование не наступило?

Наступило, когда я понял, что там полный разброд и шатание происходят.

Чем претит личность президента?

Всё, что способствует величию России, – под каким бы знаком оно ни находилось, – я приветствую. Что Сталин, что Путин – оба действуют по одному рецепту: после беспредела и смуты дадим твёрдую руку. Но без веры и добра этот порядок ничего не значит.

А Гитлер для вас – герой или антигерой?

Предатель. Интересен же он своей трансформацией. То есть интересен процесс, когда человек со светлыми идеями и горящей душой превращается в чудовище.

Один знакомый как-то сказал: «Гитлер, начав войну, должен был выиграть. Проиграв, он подставил нас всех».

А он не мог выиграть, потому что был нечист. История, начавшаяся с маленького предательства, привела к тому, что Гитлер стал марионеткой в руках американских капиталистов, которые в то время владели всем военным производством в Германии. Есть неприглядные факты, которые все боятся обнародовать. Это обнародование неприлично, как сомнение в холокосте. В Польше существует даже уголовная статья, по которой публичное сомнение в факте холокоста карается тем-то и тем-то. Можно сомневаться в существовании Христа и оставаться безнаказанным, но сомневаться в холокосте нельзя.

Как у композитора возникают подобные мысли?

Я не композитор и не поэт.

А за что в Союз Писателей приняли? Приняли, потому что им необходима была свежая кровь.

Хорошо, насчёт Гитлера мы всё выяснили, а насчёт маркиза де Сада нет. Вы как-то упоминали, что почитывали его произведения. Да и в творчестве вашем есть некий момент чувственного насилия. Чем близка философия де Сада?

Ничем. Пошлый и скучный писатель. Легенда о нём лучше и красивее, чем он сам. Более утончённый и интересный писатель – Мазох. Да, у «Агаты Кристи» есть доля чувственного насилия, но происхождение его неоднозначно.

Последний альбом «Агаты Кристи» показался близким по духу Майринку.

Разумеется. У нас с ним общие творческие корни. Если убрать из Майринка то, что он считал основным, а я считаю наносным – то есть его масонство, – то Майринка можно назвать продолжателем традиции Гофмана. Надо закрыть глаза на масонство. Это такое желание быть посвящённым. Ну и станьте им. Посвящённый не хочет быть, он посвящён – и всё. Живая искра творчества, которая была в Майринке, она сильнее и ценнее, чем все его жизненные переживания.

А что вам близко из поэзии?

Я не люблю поэзию, хотя очень много её перечитал. В 14 лет я увлекался русской поэзией и всеми возможными «измами». В итоге в душе остался Хлебников.

Кстати, Агату Кристи вы не любите?

Это депрессивнейшая писательница. Я как-то месяц лежал в больнице, и мне нечего было читать. Жена принесла мне собрание сочинений Агаты Кристи, и я был вынужден читать её. После десятого тома свет померк, и я осознал, насколько это депрессивная и неинтересная писательница.

Что ж вы не поёте весёлые и оптимистичные песни?

Сравните нас с Агатой Кристи, у неё всё гораздо жёстче.

Вы не считали, сколько у вас трупов во всех песнях?

Кошмар, я сначала не задумывался об этом. А потом, когда переслушал альбом «Ураган», я обнаружил, что ни одной песни без слов «мертвец» или «смерть» нет.

С чем связано появление символа смерти?

С моим рождением.

Созданию альбома «Ураган» не предшествовало прочтение какой-либо литературы, прослушивание некоей музыки?

Нет, он рождался исключительно изнутри, без вспомогательных факторов. Да и в целом литературные аллюзии в песнях появляются постфактум, когда произведение уже создано.

А «Красная Шапочка» в «Майн кайф»?

Ну… Это иное. Вообще, не имеет смысла объяснять суть произведения. Недавно одна девушка заявила мне, что альбом «Позорная звезда» – это про вермахтовского солдата. Я говорю ей: про будёновцев это, про гражданскую войну. А она не верит!

А откуда взялась тема несуществования вечной любви: «Но где она живёт, вечная любовь, слепое знамя дураков?»

Нет, песня «Вечная любовь» про католицизм на самом деле: «Римский Папа разбил все иконы».

«Плачет и проклинает Ислам…» След религии очевиден. А как с философией?

Философия скучна. Потому что философия сегодня – это узаконенные и втиснутые в рамки науки гонки людей, которые сами не знают, как жить.

Но ведь «Агате Кристи» присуща философия.

Это другая, более живая форма. Лучше воздействовать на юные неокрепшие умы песней, чем поучениями и нотациями. Я знаю, что представляют собой современные философы, поскольку достаточно общался с ними. Это люди абсолютно безответственные. Их философия – это словоблудие и любомудрие.

Творчество «Агаты Кристи» ориентировано на молодые и незрелые умы?

Прежде всего, да. Потому что мы сами молодые и незрелые. Но речь не о возрасте, а о малых мира сего.

Что же такое «Агата Кристи»? Как определить ваш стиль?

«Агата Кристи» – это провокация.

В каких вы отношениях с религией?

Я православный.

А был период неофитства?

Да, уже миновал. Прошёл буйно. У Константина Кинчева, например, он, кажется, будет длиться всегда. Это потому, что изначально он своё мощное творчество строил на гордыне. Поэтому Косте сейчас тяжелее всех нас приходится.

Для вас существует конфликт религии и творчества?

Конечно, иначе бы не было творчества.

И как же удаётся написать песню про Красную Шапочку, оставаясь православным?

Как-то вот так получилось. Таких, как мы с Костей Кинчевым, лицедеев, раньше хоронили за церковной оградой.