Мы публикуем стенограмму и видеозапись выступления социолога, кандидата социологических наук, преподаватель факультета гуманитарных и социальных наук London Metropolitan University Светланы Стивенсон (Svetlana Stephenson). Лекция состоялась 24 сентября 2015 года в рамках цикла «Публичные лекции «Полит.ру» в Тургеневской библиотеке. 

Борис Долгин: Добрый вечер, уважаемые коллеги. Мы начинаем первую лекцию нового сезона Публичных лекций «Полит.ру», этот цикл мы продолжаем  в Тургеневской библиотеке-читальне. Наша самая первая лекция связана с социологией, как вы видите, мы стараемся охватывать различные дисциплины. Наш сегодняшний гость – кандидат социологических наук, преподаватель факультета гуманитарных и социальных наук London Metropolitan University Светлана Стивенсон. 

Сегодня мы говорим о бандах 90-х годов, об их происхождении, об их эволюции, во что они потом вылились. Лекция связана с недавно вышедшей книгой Светланы «Gangs of Russia. From the Streets to the Corridors of Power» («Банды России. Из подворотен в коридоры власти»), будем надеяться, что она вскоре выйдет и на русском языке. Книга основана и на полевых исследованиях, и на сопоставительном анализе. Сначала идет лекционная часть, потом – ваши вопросы или дискуссия.

С. Стивенсон: Спасибо, что вы пришли послушать лекцию. Я хочу рассказать о своем исследовании, которое послужило основой для недавно вышедшей книги про банды 90-х, их происхождение и эволюцию. Бандитские группировки ушли с исторической авансцены, но они оставили довольно значительный след в массовой культуре. 

Недавний успех фильма «Физрук», где говорится о бывшем бандите, который, потеряв доходы, вынужден устроиться работать в в школе, и который постепенно вызывает восхищение и учителей, и школьников своей брутальной мускулинностью и неким естественным чувством справедливости говорит о том, что архетип бандита является достаточно важным в современном российском обществе. 

Вопросы, посвященные бандитской культуре, происхождению бандитских группировок и тому, как они вросли в общество, экономическому применению насилия, которое позволило их лидерам так быстро достичь верхушки социальной лестницы, а также социальные функций насилия, не очень хорошо изучены. 

Гораздо лучше изучена воровская культура – культура «воров в законе», представителей профессиональной преступности. На тему тюремных культур написано довольно много. Что же касается бандитов, людей, не связанных с этой культурой, которые занялись предпринимательством в 90-х годах, то о них известно не так много, хотя существует работа Вадима Волкова из ЕУСПб о силовых предпринимателях. 

Волков описал, как различные группы – бывшие спортсмены, воины-афганцы, сообщества мигрантов, воспользовавшись ресурсом насилия, смогли создать то, что называют «силовым предпринимательством» и извлекать экономическую прибыль сначала из рынка «крышевания», рэкета, а затем – предоставления различного рода услуг бизнесу. 

Но существует еще одна линия эволюции сообществ, которые были не криминальными по своей природе, в криминальные, которая почти не изучена, за исключением работ казанских социологов. Это превращение территориальных молодежных групп, сообществ так называемых «хулиганов», тех, которых мы сейчас называем «гопниками», в криминальные преступные сообщества. Этим сообществам в значительной степени посвящена моя книга. 

Мое исследование посвящено главным образом эволюции молодежных территориальных группировок Казани. Чем примечательна Казань? Во-первых, тем, что в Казани существует достаточно много источников по таким группам молодежи, их практикам насилия и трансформации их в криминальные сообщества.

Что касается исторических источников – их не так много, но существуют книги Аксакова и Шаляпина, которые провели свою юность в Казани и описали битвы между русской и татарской молодежью, которые проходили, например, зимой на льду озера Кабан, где сходились бойцы с двух сторон и мерялись силами. Насилие ограничивалось разнообразными правилами. Нельзя было, например, применять оружие – если кто-то прятал в варежке железный предмет, его совместно били и татары, и русские. Это было такое архаическое ритуализированное насилие. 

В 50-е годы прошлого века Казань прошла через период ускоренной модернизации, когда из сельской местности в город стали переселяться тысячи людей работать на заводах. Они принесли с собой деревенскую культуру ритуализированных молодежных битв. В 70-е годы в Казани пышно стала расцветать «теневая экономика», когда руководители предприятий, так называемые «теневики», начали производить продукцию для продажи по неофициальным каналам. И им нужен был «силовой ресурс», чтобы кто-то помогал им охранять и сбывать продукцию. И таким ресурсом стали местные молодые люди, которые до этого были обыкновенными хулиганами, занимались мелкой девиантной деятельностью. С этого времени пошел рост казанских группировок, возникли известные «моталки» или «фирмы». 

Одной из самых известных таких «фирм» была гремевшая в 70-х годах «фирма» «Тяп-ляп», возникшая вокруг района местного предприятия «Теплоконтроль», отсюда и название «Тяп-ляп». Местную молодежь возглавили тоже местные лидеры, выходцы с этих же улиц, но один из них побывал в тюрьме, где познакомился с тюремными «понятиями», другой лидер был школьным психологом. В общем, некоторые из них были вполне образованными людьми. И присутствие в бандах образованных людей мы увидим и дальше в постсоветское время. 

Группировка «Тяп-ляп» стала предоставлять «услуги» местным «теневикам», кроме того, молодежь стала сама заниматься рэкетом. «Брали в оборот» людей с нетрудовыми доходами – официантов, директоров кладбищ, работников магазинов. Для этой деятельности нужны были новые молодежные кадры. Группировка стала распространяться. С ней начала бороться молодежь соседних районов, которая не хотела подчиняться «Тяп-ляп». И постепенно вся Казань оказалась разделена на враждующие между собой молодежные группы. 

«Тяп-ляп» пытался доминировать над городской молодежьм, и в какой-то момент насилие совершенно вышло из берегов. Власти замалчивали проблему организованного насилия, но после гибели ветерана войны, случайного прохожего,  в результате очередной разборки власти начали что-то делать. В 1980-м году состоялся суд над «Тяп-ляп», кого-то приговорили к смертной казни, кого-то посадили, но развитие молодежных группировок это надолго не остановило, в 80-х годах в Казани опять появилось значительное число молодежных группировок. 

Подобного же рода структуры существовали и в других российских городах. Об этом тогда довольно много писали – и журналисты, и официальные криминологи в различных закрытых публикациях, выходивших в МВД и в прокуратуре. У метро «Ждановская» (ныне «Выхино») в Москве была так называемая Ждань, про это писал Белановский. Похожая ситуация была в Люберцах, где, с одной стороны, были «любера», занимавшиеся культуризмом, а с другой стороны есть свидетельства, что часть их них занимались и рэкетом. 

Затем эти группировки получают новую жизнь – происходит начало кооперативного движения, частного предпринимательства. Старые группировки вовсю начинают заниматься рэкетом, их число множится. Очень быстро лидеры группировок отрываются от территориальных «корней». Казанцы были широко известны за пределами Татарстана: в Петербурге «крышевали» целый порт, в Москве гостиница «Севастопольская» вообще была «оплотом» казанских ОПГ (организованных преступных групп). Молодежь же продолжала оставаться на территории Казани, «крышевала» магазины, киоски, рынки. Частично эти группы старались легализоваться с самого начала – старались купить магазинчики, авторемонтные мастерские и прочее. 

В сегодняшней лекции я хотела бы рассказать про пять главных императивов группировок и организовать материал так, чтобы не сильно углубляться в теорию. Моя задача состоит в том, чтобы показать, что извлечение экономической прибыли происходило в рамках очень сильных социальных сетей, что социальная мобилизация была главным источником их экономического успеха. 

Вот эти императивы. «Найти, с кем быть по жизни» – это их фраза. «Подняться вместе», «Загрузить по понятиям и развести на деньги», «Знать, за кем сила» – это на их языке. И наконец, «добиться успеха любыми способами». 

«Найти, с кем быть по жизни». Когда в конце 90-х все вокруг рушилось, был всплеск преступности, полная неопределенность, родители перестали получать зарплату – что было делать?Была задача влиться в какую-то группу, структуру, где можно найти поддержку и дальше идти по жизни. Получение криминальных доходов было не единственным и даже не главным стимулом.

У меня было интервью с уже взрослым бандитом, в 1994 году в Москве, когда мы говорили про уличных детей, и этот бандит, Дмитрий мне так сказал о молодых претендентах на членство в бандитских группах: «Он мечтает влиться, Чтобы влиться, ему надо совершить преступление». То есть, сама преступная деятельность является способом войти в сообщество, где человек надеется найти поддержку или опору. 

Как сказал один из членов территориальной бандитской группировки в интервью в 2005 году в Казани: «Тогда (в начале девяностых) очень серьезно стоял вопрос "С кем быть по жизни?” и многие ребята решали его в пользу "пацанов” (замечу, что члены группировкок называют себя реальными или конкретными пацанами). Не хотелось быть лишним и не иметь поддержки». При том, что говоривший это никогда до этого не был в группировке, был мальчиком-отличником, никогда не проводил время в этих компаниях. Но он понял, что что-то надо делать. И наиболее оптимальным ему показалось войти в свою местную группу. Другая, очень характерная цитата: «Были пацаны, которые очень тесно общались, вокруг начали и другие пацаны собираться. Определились с территорией и начали делать деньги». Так очень кратко и емко обрисована история группировки. 

Существует подтверждение того, что этот путь не был уникальным. В 2012 году вышла книга «Теневая экономика и организованная преступность в условиях крупного города» Ильдуса Нафикова, прокурора Набережных Челнов, где дан анализ уголовных дел по организованным преступным группировкам. Он показывает, что около 60% всех организованных преступных сообществ Казани – это выходцы из молодежных территориальных компаний, за исключением тех, что были связаны с наркотиками. Там, как правило, выходцы из Таджикистана. А остальные выросли из молодежных хулиганских соединений.

И есть данные о том, что и во многих других местах развитие организованной преступности шло по территориальному принципу. В частности, в Москве, в Ульяновске, в некоторых местах Владивостока, в сельских районах Бурятии. Я не утверждаю, что это – единственный путь. Как показал в своей книге Вадим Волков, были и другие источники организованного насилия, но этот путь был очень важным. 

Второй императив – «Подняться вместе». Когда они нашли друг друга, то дальнейшая идея была – подниматься дальше вместе, используя ресурсы группы. Вообще, в 90-е годы выражение «Подняться» было очень распространено. Люди чувствовали, что вокруг полно возможностей, нужно успеть ими воспользоваться. Но как подняться? «Подняться вместе». Индивидуальный успех определяется тем, что человек находит группу, вместе с которой он достигает успеха. Не только бандиты, но и очень многие люди «поднимались» вместе, даже олигархи «поднимались» вместе со своими друзьями, со своей неформальной сетью. 

Когда мы говорим «успешный человек», то это не значит, что он достиг всего индивидуально. Как правило, это успех за счет какой-то солидарной сети. И вот одно из интервью с Давидом, который, на мой взгляд, излагает слова одного из руководителей группировки, не иначе – прирожденного социолога, а может быть, и настоящего социолога, потому что в таких группировках было довольно много студентов.

Человек всё описал четко и ясно: «В свое время, когда я был мал и глуп, один из наших старших объяснял нам: вы кто такие? Вы – ОПГ, организованная преступная группировка, с собственной территорией. Соответственно, вы должны быть группой – сплоченной, дисциплинированной, организованной и заниматься определенной деятельностью на своей территории. Не валяться без дела, а делать деньги и себе, и «улице»». («Улица» - это название территориальной группы). Из этого следует, чтобы быть «улицей», надо придерживаться всего этого, а иначе это не «улица», а сброд».

В чем здесь идея? Нужно мобилизоваться и стать сильной «улицей», потому что слабая «улица» не пользуется никаким авторитетом. И, только если ты – часть такого сильного боевого отряда, тогда ты можешь «крышевать» бизнесменов, установить отношения с милицией, с нужными людьми, тебя уважают. Вот этой мобилизации были посвящены многочисленные ритуалы, в том числе еженедельные так называемые «сходняки», куда человек должен был обязательно являться. «Пацаны» должны были все время общаться друг с другом, даже в свободное от работы и учебы время. Все время быть на виду друг у друга, все время быть на виду у своих руководителей. 

Следующий императив – «Загрузить по понятиям и развести на деньги». Этот императив отсылает к построению системы властных отношений с подчиненным населением – с предпринимателями, которых они «крышевали» и со сверстниками, с которых члены младших возрастов группировки требовали денег на улице, а впоследствии отнимали мобильные телефоны.

«Загрузить по понятиям» – значит не сразу применять насилие. Желательно человеку объяснить, что мы здесь – власть, а ты – никто, и отдай деньги мирно. Система властных отношений опиралась не только на насилие, как ресурс, но и на то, что у самих «пацанов» сложилось мировоззрение, которое отражали «понятия», в котором они представляли собой такую «аристократическую группу», имевшую право на власть на территории. 

Масса примеров такого мировоззрения: по понятиям «пацан» не мог торговать, не мог продавать свою старую одежду, не мог работать кондуктором на транспорте. Это все странные вещи, но они указывают на то, что «пацаны» не могут сливаться с подвластным населением. Они выше «простолюдинов». Они не могут работать в сфере обслуживания. Группа пацанов не может драться с  группой «не пацанов». Они могут только выхватить одного или двух из них и избить.

Если «пацан» встречает «пацана» из другой группировки, он должен ему представиться, назвать имя своей улицы, он не может сказать что он «не с улицы». Это такой боевой, чуть ли не рыцарский клан. И в связи с этой идеологией господства они имели право на дань. То есть мы имеем дело с принуждением, основанном на презумпции права сильного на деньги, собственность и даже жизнь слабого. 

Много пишут про так называемый «беспредел», что у них есть жесткие моральные ограничения на насилие – на мой взгляд, это слишком романтизируется. На самом деле, по отношению к «не пацанам», особых ограничений нет. Они будут осуждать, если человек будет бить женщину или пожилого человека, ребенка, но и это возможно. Особенно по отношению к женщинам. Когда мы спрашивали их, кого можно бить, кого нельзя, представления были очень растяжимыми. Жесткие нормы существуют по отношению к «пацанам», к членам собственной группы, и даже к «пацанам» с других улиц. Например, «пацана» с другой улицы нельзя бить ногами, оскорблять и так далее. Но особого ограничения к обычным людям у них нет. 

Еще один императив – «Знать, за кем сила». Я начну с территориального уровня. С одной стороны, они чувствуют свою власть, чувствуют, что люди им должны – деньги и прочее. А с другой стороны, они живут в современном обществе, где существуют другие источники власти. В этом они крайне осторожны, боятся напороться на того, у кого есть тоже какая-то сила.

В общем, ведут себя прагматично. И даже, когда мы их опрашивали по поводу того, как они себя ведут на улице, и что происходит при различных конфликтах, выяснялось, что сначала они зачастую стараются выяснить, есть ли у человека связи на территории. Даже если хотят «просто» отнять у человека деньги или телефон, могут вести долгие разговоры на тему «занимаешься ли ты спортом?» или «А кого ты в районе знаешь?» и прочее, и прочее. То есть, понять, кто таков этот человек. 

Они пытаются развить позитивные связи со всеми, кто может им пригодиться – такая провинциальная ориентация, я бы сказала. Обрасти связями с криминальными элементами – знать воров в законе, если они там (на территории) есть, знать людей из других группировок. Не портить отношения в школе или институте с учителями или преподавателями. С соседями. Очень любят, если есть знакомства в полиции, хотя сами не могут работать там, но знакомства очень ценятся, пусть даже это – соседские связи. Все равно могут пригодиться. 

И насилие – это не только экономический ресурс, это и социальный ресурс. Его можно обменивать на другие ресурсы. Например, была такая история, когда работник милиции пожаловался «пацанам», что его племянника бьют школе, не могут ли они сходить, поговорить? Или вот один из «пацанов» рассказывает про своего отца: «Частенько батя пользуется моим положением. Еду с работы, отец звонит: «Мне нужны вечером твои «пацаны». Отцу кто-то нахамил, и он хочет так нахамивших наказать. Такой вот «дон Корлеоне» »… 

Обычно они не оказывают «услуги» незнакомым, но если есть какие-то «выходы» на них, то это вполне может действовать. Если говорить про их «авторитетов», вышедших с «территориального уровня», занимавшихся сначала рэкетом, потом ставшими легальными «бизнесменами» – они тоже включены в систему «оказания услуг». Пример: известная группировка из Набережных Челнов «29й комплекс» – они проводили финансовые операции в электрической и газовой сферах при поддержке государственных чиновников и банков. Их нанимали, потому что у них была определенная  компетенция в уходе от налогов, умение строить всякие финансовые схемы. 

Может быть, вы слышали про Тагирьянова из Набережных Челнов? Его банда убила Игоря Домникова, журналиста «Новой газеты». Оказывается, Тагирьянов был в какой-то момент финансовым менеджером Газпрома. Об этом писал в своей книге прокурор Набережных Челнов. Тагирьянов был нанят в качестве финансового менеджера Газпромом, но его подчиненный в какой-то момент решил сам развернуть некую финансовую деятельность и вышел из-под контроля, после чего Тагирьянов его убил, и на этом его карьера в Газпроме закончилась. 

В «деле Магнитского» казанские бандиты тоже отличились, потому что через них «отмывались» деньги тех подставных фирм, через которые стредства «Эрмитаж-Капитала». Об этом много писали, но на что я хочу обратить дополнительное внимание: что это была не только экономическая деятельность, это было и сращивание элиты.

Были различные стратегии, которые можно назвать «аккумуляцией социального капитала». Когда они жертвовали деньги на строительство мечетей, спортивных центров, участвовали в благотворительных фондах, спонсировании кинофильмов. Собственно, это очень похоже на то, что мы знаем про американскую мафию, это все такие стандартные пути. Совместные посещения бани – как раз там прокурор из Набережных Челнов «засветился» с Тагирьяновым. 

Идея в том, что это не просто коррупция. Но это – определенные социальные стратегии, которые, в конце концов, привели к том, что верхушка группировок срослась не только экономически, но и лично, с представителями формальной государственной власти. Интеграция тех, «кто может» и тех, «кто готов», в государственные структуры. Но постепенно даже на «низовом» уровне ориентации поменялись.

Как сказал один из опрошенных, Айдар: «Многие из бандитов – люди моего возраста, которые все еще действуют грубо и с помощью насилия. Но сейчас время бандитов заканчивается, «мода» на бандитов прошла, сейчас «банкуют» те, кто умеет договариваться – с властью, с ментами, с другими «улицами»». Меняется мировоззрение. Хотя, конечно, насилия без насилия там быть не может, меняется и экономическая деятельность. 

Уважение к власти – это тоже их отличительная черта. «Путин, хотя он и из КГБ, он – правильный человек».  Или: «Мне нравится Путин, потому что нравится, как он проводит жесткую политику по повышению имиджа России». В тот момент произошла история, когда в Варшаве на детей из российского посольства напали в парке. Не понятно, почему и кто – хулиганы или антироссийски настроенные люди. Тогда Путин заявил что-то на эту тему, после чего представители движения «Наши» стали избивать поляков в Москве. 

И один из бандитов говорит: «Случай с избиением посольских детей, ответные меры – это просто классика уличных «ответок». Путин показал, что он обид терпеть не будет, а таких везде уважают – и на уровне улиц, и на уровне мировых отношений». Невозможно было бы себе представить, чтобы вор в законе или член преступного сообщества в СССР выразил поддержку представителю власти! В этом смысле, конечно, Путин достиг многого, поддержка президента буквально «пронизывает» все наше общество. 

Последний императив – «Достичь успеха любыми способами» или «Вверх по двойной спирали мобильности». Что это значит? У них нет приверженности исключительно криминальному образу жизни. Конечно, есть много «классических» уголовников, молодежи из трудных семей, не закончивших школу. Обычно им никакая работа «не светит», всё, на что они могут рассчитывать – это то, что они будут заниматься вымогательством или грабежом. Они мечтают остаться в этой бандитской структуре.

Но было и достаточно много людей, у которых были и другие возможности для развития, особенно, когда Казань стала процветающим городом, это уже после 2000 года. У них была ориентация на то, чтобы достичь успеха там, где можно. Среди наших опрошенных был врач-педиатр, который, как ни странно, был «пацаном» с улицы. Конечно, он не грабил на улице прохожих, но в организованную криминальную деятельность был вовлечен. Там были менеджеры нефтяных компаний, люди разных профессий, студенты. 

 Как рассказывал член одной из группировки Влад, он «подтянулся» к улице, чтобы иметь деньги. Но этого было недостаточно, и он вступил в молодежное крыло «Российской партии жизни», в тот момент казалось, что у нее были хорошие электоральные перспективы. Ездил на партийные конференции, общался с партийными лидерами. У «пацанов» такая логика, что они – предприниматели, они достаточно плохо относятся к бедным, мигрантам, бездомным, к тем, кто не занимается производительным трудом. 

В заключение скажу: на мой взгляд, когда нет формального права, нет универсального закона, выигрывают те, кто имеет привилегированный доступ к ресурсам и включен в солидарные социальные сети. В этом смысле, конечно, у банд есть своя специфика, но принципы социальной организации как в бандах, так и в «высших слоях общества» во многом похожи. Это защита своих, это предъявление прав на ресурсы, это преследование тех, кто предъявляет претензии по поводу их привилегированного доступа к ресурсам – социальная логика очень похожа. 

Размытость границ между легальным и нелегальным дает возможность процветать не только тем, кто использует насилие в экономических целях, но и в целом тем, кто может существовать в «серой зоне», кто может быть и в легальном и в нелегальном секторе.

Хотя мы в социологии и криминологии особенно, думаем, что есть два мира – легальный и криминальный и они не пересекаются, как две параллельные прямые. На самом деле, как сказал соотечественник этих бандитов Лобачевский, параллельные прямые пересекаются (Ред. на самом деле постулат неевклидовой геометрии по Лобачевскому (1829) выглядит так: «Через точку, не лежащую на данной прямой, проходят, по крайней мере, две прямые, лежащие с данной прямой в одной плоскости и не пересекающие её»). На этом я бы хотела закончить. 

Вопросы и ответы: 

Борис Долгин: Спасибо большое за лекцию. Не буду касаться пятого постулата Лобачевского, это отдельный вопрос. Задам свой: какова, на ваш взгляд, интерпретация того, что именно Казань стала неким прототипическим местом этих группировок? Это специфика какой-то социокультурной ситуации там в этот момент, или это такая случайная особенность исследования? Нашлись исследователи, нашлись специалисты, наблюдающие именно в первую очередь за «полем» там, а дальше, соответственно, аналитика уже стала строиться во многом «поверх» этого? 

С.Стивенсон:  Я думаю, и то и другое. С одной стороны, подобного рода структуры – эти молодежные группировки, разделенные на возрастные когорты, где есть мобильность внутри группировки, потом уже они «поднимаются», становятся бандитами, она характерна для приволжских городов. 

Борис Долгин: Для любых приволжских городов? 

С.Стивенсон: Там, где проводились исследования, например, в Ульяновске, Набрежных Челнах. И в советское время там, где возникали эти фирмы-«моталки»  – там тоже возникали такие группировки, как писала Хиллари Пилкингон. Наверное, есть много факторов, и среди них – особенности бурной урбанизации, модернизации. Там были ресурсы для развития промышленности. А с другой стороны – значительные сельские территории, с которых появлялись новые мигранты и которые так странно усваивали «городской образ жизни». Социолог Алексей Левинсон писал про слободской характер урбанизации, что она происходила за счет окрестных деревень, возможно, это послужило причиной. Нужно больше материала. 

Что касается второй части – это невероятное везение, что в Казани работала группа Александра Салагаева, которая стала всё это изучать еще в 80-х годах, и который накопил материал и связи, доступ к этим людям. Мне очень повезло, что я работала с Салагаевым. И через него мы смогли получить «выход» на них, потому что просто так – это труднодоступная группа, очень трудно этим заниматься. 

Вопрос: Скажите, играл ли национализм существенную роль в Казани? Насколько я помню, в 90-е годы это обсуждалось, роста националистических настроений опасались и, возможно, это и стимулировало исследования? 

С.Стивенсон: Вы абсолютно правы, в Казани в 90-е годы это была очень животрепещущая тема, но она не относится к данной тематике, потому что эти группы –межнациональные. Они организовывались еще в советское время, там все сильно перемешалось еще и в советское время. Татары, русские и работали вместе, и жили, и и во дворах их дети были вместе. Более того, по понятиям группировка не имеет права не принять «по национальному признаку». Они так и говорили, что «мы должны принимать всех». Один парень даже сказал так: «Мы должны принимать всех. Не можем только принять негра, но не потому, что мы расисты, а потому, что он будет слишком выделяться из всех, а нам этого не надо». 

Вопрос (продолжение): Тогда это националистическое молодежное движение, которое обсуждалось, было что-то другое? 

С.Стивенсон: Это было другое. Родилось всё среди интеллигенции и оттуда шло, не снизу. 

Вопрос (продолжение): Национальное – всегда «интеллигентское». Вопрос про молодежное движение с националистической окраской, с мордобоем, с убийствами. 

С.Стивенсон: Это другая тема. 

Вопрос (продолжение): То есть, это другие люди, другая деятельность? 

С.Стивенсон: Другая. 

Вопрос (продолжение): Спасибо. 

Вопрос: Виталий Эпштейн, из Казани, я защищался как раз у Салагаева. Я хотел ответить на ваш вопрос про национальность: меня звали в такую группировку, меня – с «простой русской фамилией» Эпштейн, поэтому группировка не имела никакой национальной окраски. 

Я еще хотел бы прокомментировать такой сюжет: действительно, почему же Казань? Скажу честно: «школьные годы чудесные» – это та самая эпоха, и, по-моему, тут комплекс моментов. Комсомол идет на спад, формализованные сборы пионерских дружин не вызывают уже никаких особых чувств. Параллельно с этим ситуация, когда в городе практически невозможно попасть в кружки, потому что либо они закрываются через день после открытия, либо требуется еще техника – в фотокружок надо принести фотоаппарат. У государства уже нет средств финансировать детские кружки. В спортивную секцию надо принести кимоно. Если мама шьет – это одно, если не шьет – это другое, надо уже заказывать, а это тоже деньги. Поэтому получается ситуация, когда улица занимает целый пласт свободного времени: если ты после школы предоставлен сам себе, то ты или классический «ботан» или идешь на улицу. 

Поэтому возникает ситуация: клубная структура не сформирована, как сейчас, средств мало,  и еще момент: в Казани удивительным образом продолжали оставаться такие а-ля «сельские населенные пункты». На первом слайде, который вы показывали, это деревня Савиново, которая, развившись, превратилась в Ново-Савинский район, напротив Казанки. И, когда в этом районе строится многоэтажка, то местные парни хотят познакомиться с теми, кто там живет, потому что раньше на этой улице все (друг друга) знали. И получается, что, когда эта многоэтажка заселяется, то к мальчишкам, которые выходят за молоком или кататься на велосипедах, подходят, и начинают спрашивать: «Вы кто? Вы что? А давайте, вы с нами?» Так что это тоже была колоссальная причина появления группировок. 

С.Стивенсон: Спасибо, я абсолютно согласна, они выросли из таких дворовых групп, которые не занимались криминальной деятельностью, а в которых происходила социализация вместо кружков и прочего. 

Вопрос: Скажите, а сегодня Казань освобождена от криминала? 

С.Стивенсон: Такие группировки остались. Когда мы в 2005 году проводили исследования и разговаривали с местными жителями, нам все говорили: «Уже давно у нас ничего такого нет!» Вместе с тем, мы нашли массу группировок, и, когда мы общались с милицией, нам давали по районам цифры – где и сколько чего. Конечно, сейчас и число их уменьшилось, и экономическая база ослабла, но, тем не менее, в окраинных районах всё это есть. Они «крышуют» нелегальные казино, парковки. Недавно «Новая газета» (№92 от 26 августа 2015 года) опубликовала статью о человеке из движения «Молодая Гвардия», который «крышевал» нелегальные казино. Все еще есть, но уже не в таком размере. 

Вопрос: А можно ли разглядеть специфику: условно говоря, российская банда чем-то отличается от банды в Нью-Йоркском гетто или примерно социальные практики одни и те же, плюс-минус поправка на местную культуру? 

С.Стивенсон: Спасибо за вопрос. Да, они чем-то похожи, а в чем-то различаются. Во многом похожи на то, что происходит в Латинской Америке. Они сильно вовлечены в жизнь местных сообществ, обрастают большими связями. Там, конечно, гораздо слабее государство, поэтому они в значительной степени иногда берут на себя функцию государства, например, могут помогать бедным. Но при этом, конечно, там очень высокий уровень насилия. Но в Америке – совершенно другая ситуация, там, в основном, этнические расовые меньшинства, которые крайне депривированы. 

То, что я говорила, про «двойную спираль мобильности» – там этого просто быть не может. Поэтому гораздо сильнее уровень насилия между бандами и по отношению к населению. Еще много зависит от того, вовлечена ли банда в наркотики. Когда появляются наркотики, очень многое меняется. В Казани все это тоже сейчас растет, но в целом, теоретически, «по понятиям», они не могут торговать сами, только через посредников. А когда банда занимается исключительно наркотиками, там все гораздо хуже, гораздо выше уровень насилия. 

Борис Долгин: Я продолжу этот вопрос по внутреннему аспекту. Насколько специфичны поведение, внешний вид, язык, какие-то еще особенности людей внутри этих криминальных группировок? Насколько их можно опознать в тех людях, которых мы видим где угодно? Насколько вообще «считываются» антропологические признаки, которые приобретают люди в этих группировках? 

С.Стивенсон: Очень интересный вопрос. Их видно на улице, я бы так сказала, хотя никакой «униформы» нет. В 80-90-е годы носили сапоги типа валенок «прощай молодость», черные шерстяные шапки, такая «квази-тюремная» одежда. Был такой полупролетарский, полутюремный вид. Но затем это все ушло и внешне сейчас их отличить трудно. Я думаю, что они «считываются» по мировоззрению: что насилие решает любые проблемы. Что лучше бы без него, но всегда к нему надо прибегать для разрешения конфликтов. Наверное, это неизбывно. 

Борис Долгин: То есть, некоторый когнитивный стиль? 

С.Стивенсон: Да, есть такой. Но он же есть и в других социальных группах. Да, они отличаются, но не то, чтобы радикально, от поведения представителей других мужских культур. 

Вопрос: Строго говоря, оказавшись в Государственной Думе и пройдя через ряды, вы не смогли бы распознать среди собравшихся там людей бывших бандитов? 

С.Стивенсон: Это было бы трудно. 

Вопрос: Скажите, откуда в 90-е годы взялась такая тесная связь криминала с РПЦ? В чем этот феномен и такая эстетика? 

С.Стивенсон: В РПЦ были свои льготы, например, таможенная, которые позволяли им завозить алкоголь или сигареты, не уплачивая таможенные пошлины. Естественно, вся эта деятельность была быстро криминализована, на этой почве возникли контакты между РПЦ и группировками. 

Борис Долгин: Или имеется в виду другой аспект: повышенная, демонстративная религиозность? 

С.Стивенсон: Бандиты – люди очень суеверные, и они давали большие пожертвования церкви, помогали мечетям, если вы это имеете в виду. Я встречала людей, которые отдавали 1/10 часть своих доходов церкви. Я общалась с человеком, который с этого начал, но потом стал давать 1/10 часть доходов Детской республиканской больнице в Москве, посмотрев сюжет о фонде «Подари жизнь». Да, он помогал больнице, но идея была такая, что это – некое вложение [в загробную жизнь]… 

Борис Долгин: Попытка компенсации? 

С.Стивенсон: Да, попытка компенсировать преступление, замолить грехи. 

Вопрос: Я могу сказать, не спросить. Это – обыкновенная татарско-протарианская «гвардия» Путина, на которую он опирается. Вышла она из советского времени, «крышевала» ее сама власть. Люди в Татарстане вынуждены были уезжать, кто не соглашался, под угрозой расправы, убийства. Теперь Путин ее использует. 

Ремарка: В те годы Путина еще не было. 

Борис Долгин: Ваша версия заключается в том, что это готовилось специально… 

Вопрос (продолжение): Это не готовилось, это вышло из того времени и сейчас используется властью в своих целях. Для подавления оппозиции, кого угодно. 

Борис Долгин: Есть ли основания полагать, что эти криминальные группировки в те годы и сейчас использовались и используются властью? Можете прокомментировать? 

С.Стивенсон: В 90-е-2000-е годы, безусловно, было сращивание властей – региональных, муниципальных – с верхушкой бандитских группировок. Я бы не сказала, что они используются в политических целях, хотя некоторые представители бандитских группировок пытались проникнуть в Думу, в Парламент в Татарстане, Минтимер Шаймиев с этим боролся. Процесс был довольно сложный и, в конце концов, возникла решимость со стороны Шаймиева – начать убирать этих людей. В конце концов, верхушку пересажали, хотя не всех, некоторые сумели легализоваться. 

Виталий Эпштейн: Смею вас заверить, что этнической компоненты там не было и в помине. Это началось еще в годы СССР, поэтому ни этнической, ни религиозной составляющей не было. Немного попытаюсь ответить на вопрос, были ли какие-то характерные особенности. Антропологических, конечно, не было, были какие-то речевые вещи: например, при встрече нужно было на вопрос «Мотаешься ли?» ответить «Да» или «нет». Если отвечал «нет», тогда получал, в любом случае. Если к тебе подходили представители группировки, не важно, твоя или не твоя, ты же не с ними, поэтому ты не в их «структуре». Если же «да», «мотаешься», то выяснялось, в дружеской ли ты или нет. 

А что касается внешнего вида, то заметно было зимой, действительно – резиновая подошва, чтобы быстро бегать и не поскользнуться на льду. Короткая «летная» куртка на молнии, потому что удобно во время драки. Шерстяная шапочка – потому что меховые шапки были дороги, а не потому, что боязнь отморозить уши. Такая брутальная, мускулинная, бойцовская культура. Цветовая палитра была не только черная – в одном дворе могли ходить в синих шапочках, в другом – в черных. Просто такая боевая культура. 

И что касается интерполирования во власть. Дело в том, что люди росли. Мы растем в одном дворе, в одном классе. Кто-то вырастает и идет на завод, кто-то идет во «врачи», а кто-то вырастает и при помощи группировки в том числе, которая давала какие-то средства, поступает на юридический факультет. Потому что группировка тоже заинтересована в том, чтобы когда-нибудь у них был свой адвокат. А почему бы нет? И это было так плавно-плавно, медленно, но верно. И вот мы с вами получили: часть стала работать врачами, часть пошла в школы и вполне может быть, что работает замечательными «физруками», помятуя, что когда-то замечательно подтягивалась… 

Ремарка: Готовя себе смену! 

Борис Долгин: Никаких выкриков с места, пожалуйста. 

Виталий Эпштейн: Нет, всё не настолько этим «заговором» пронизано, что мы в школе насаждаем злых физруков, чтобы потом в каждом районе получить по 15 бойцов. Эта «теория заговора» слишком уж чересчур для российской действительности. Но вот так постепенно и плавно мы получили то, что получили. В действительности и правда есть мэры некоторых городов – знаете, наверное, что есть претензии к мэру Казани о группировках. Но эти люди вырастают, становятся взрослыми. Кто-то снимает «малиновый пиджак», сняв «летную куртку», кто-то сел, а кто-то остался… Я сейчас работаю уже в Москве, в вузах этого города. Сам я занимался проблемами политического терроризма. 

Вопрос: Скажите, банды Нью-Йорка и банды России – сильно разные или похожи? 

С.Стивенсон: В бандах Нью-Йорка, как правило, мигранты. 

Вопрос: Но тоже виновата урбанизация? 

С.Стивенсон: Да, действительно, но там были, как правило, этнические общины – китайцы, евреи, самые разные национальности. А здесь – автохтонное население. И в этом – огромная разница. Местная молодежь, живущая на территории. Мигранты из сельской местности. Но не этнические. 

Борис Долгин: То есть, это не диаспорная структура, в этом разница? 

С.Стивенсон: Да. 

Вопрос: Разрешите реплику, а может, она перейдет в вопрос. Во-первых, виден типичный процесс де-индивидуализации, такой коллективизации всех этих банд. Немного задевала ваша симпатия в рассказе об этих бандах. Насчет «коллективизации» – что с этим происходит, когда люди «выходят», растут и прочее. Из этого просто выходят, или как? Как происходит процесс «выхода» из банды, который, по-видимому, имеет место? 

С.Стивенсон: Насчет симпатии – мне кажется, у социолога не может быть симпатии или антипатии. Есть описание феномена. Это задача полиции и судов – судить. А здесь важно описать, в чем природа этого социального явления. Никакой симпатии к людям, которые занимаются тем, чем они занимаются, у меня нет и быть не может. Но это не значит, что не надо понимать. 

Что касается процесса «выхода». Можно формально выйти из группировки, но это довольно сложно. Им надо отдать деньги, если они занимали в «общаке», может быть ритуальное избиение. Это очень серьезная вещь, по идее, люди не должны выходить. Но это не значит, что выйти нельзя. Многие только формально не выходят. Остаются «пацанами», приходят на встречи, поддерживают связи, но отходят от деятельности группировки. А кто-то решает двигаться дальше. Сначала он – смотрящий за возрастом, предположим, потом он старается задружиться с авторитетами. Если он себя проявил на почве предпринимательской деятельности, активен, то, как и в любой организации, он может двигаться дальше вверх. 

Вопрос (продолжение): Понимаете, эта картинка явно не вяжется с возрастом, она молодежная. Кроме того, то, что было сказано вашим коллегой по поводу врачей и учителей – это может быть понятно, но только при выходе. То ли это естественный процесс, что после какого-то возраста перестают претендовать на данного человека, то ли что-то такое, что должно быть? 

С.Стивенсон: Статус «пацана» за ними остается, они, фактически, перестают заниматься групповой деятельностью. 

Ведущий: Как оформляется процесс «ухода»? 

С.Стивенсон: Никак. Это естественный процесс, он не вызывает никаких вопросов. В группировке они активно участвуют примерно до 28-30 лет. Затем они «отходят от дел». Они сохраняют дружеские связи, могут пользоваться помощью группировки, если нужно, остается довольно широкая социальная сеть. Но фактически они отходят от криминальной деятельности. 

Виталий Эпштейн: Я бы не драматизировал ситуацию в каком плане: это ведь классическая пирамида политической партии. Наверху мы видим лидеров, на втором уровне – группа «бойцов», которых немного. Остальные – это молодежь, из которой будет строиться «ресурс» и «школота», «скорлупа» – 5-6 класс. 

С.Стивенсон: Или «шелуха». 

Виталий Эпштейн: Да, в разных районах называли по-разному. Если кто-то переходит с уровня на уровень, не стал бойцом, а просто переехал в другой район? Домашних телефонов мало, мобильных не было, он уехал – и всё, привет! Понятно, что можно начать искать, но ведь Казань – не маленький город для поисков человека. Если, конечно, человек уже «боец», «в кадрах», тогда – да, зачем же ему менять этот бизнес на тот, который, может, принесет доход, а может, и нет. Тогда ты можешь выйти и пойти по спирали легальной, а можешь – по нелегальной. Организация помогает тебе поступить на какой-то факультет, включиться в какую-то госструктуру, в том числе – в милицию, что тоже уже было, и неоднократно. Так что я бы этот сюжет не абсолютизировал и не драматизировал, не было такого контроля, чтобы с пятого класса за тобой наблюдали – не пей, не кури, занимайся спортом. Не до такой степени. 

Вопрос: Не является ли ваше частое употребление «я думаю, я предполагаю» тем, что вы не совсем уверены в своих выводах? Это реплика. А вопрос такой: скажите, психолого-этническая обстановка, скажем, в корпорациях Дерипаски или братьев Макмамбетовых? Спасибо. 

С.Стивенсон: Второй вопрос не  ко мне, я не проводила исследования в этих корпорациях. 

Борис Долгин: А первый вопрос – ко мне, как к организатору. Дело в том, что мы стараемся приглашать ученых, а для них характерны форматы «я предполагаю», «моя интерпретация фактов такова…» Для людей, которые формируют свое мнение из СМИ, характерен другой подход: «Я знаю», «На самом деле это так». Специфика ученых заключается в попытке формулировать гипотезы, строить доказательства на базе собираемых фактов и так далее. Поэтому именно такой язык является характерным для ученых. 

Вопрос: В начале вы обозначили некую дистинкцию: есть вор в законе, а есть бандит. Есть тюремная культура, а есть гопота. А в 90-х годах это различие так же четко сохранялось? Или по мере того, как эти люди бывали в тюрьмах, они, действительно, переносили оттуда все понятия, систему этого «права», и это различие уже не было настолько выраженным? Я не из Татарстана, но из Башкоторстана, и, когда я рос, все было так же: «по понятиям», «пацан имеет право» что-то сделать, то есть, это было широко распространено. 

С.Стивенсон: Безусловно, уличная среда находилась под влиянием тюремной культуры. Это было еще в советское время, начиная с ГУЛАГа. Проникал фольклор, язык и так далее. Когда уличные хулиганы попадали в тюрьму, они там «обогащались» всеми этими знаниями, приносили «понятия» и так далее. Но по своей природе это всё же две разные общности, хотя эволюционируют они, может быть, в одну сторону. Но понятия «воров в законе» тоже меняются, им, как мы знаем, нельзя работать, нельзя никак сотрудничать с властью, нельзя иметь семьи. И этого ничего нет у бандитов, которые тоже живут «по понятиям». «Понятия» частично совпадают, язык частично в чем-то совпадает. Но всё же это две разные моральные системы. Хотя понятия воров тоже претерпевают сейчас изменения. 

Вопрос: У такой структуры должны быть международные связи. Они добрались до Америки? 

Борис Долгин: Я обобщу вопрос, первая часть: видели ли вы свидетельство наличия международных связей у этих структур? А второй, уточняющий: добрались ли до Америки? 

С.Стивенсон: Про Америку я информации не видела, но то, что казанцы имели свои структуры и бизнес в Чехии и во Франции – это установлено в уголовных делах. Как и другие бандитские группировки, они создают отделения во многих странах. 

Борис Долгин: Спасибо большое за лекцию!

Источник polit.ru