Валентина Сергеевна Карелина (Юдакина), оружейница 966-го истребительного авиационного полка, в мирное время - ткачиха завода "Урал-АТИ".
Январь 1943 года. Сильные морозы. Теплое обмундирование, кроме шапок б/у, еще не получили. Ходили в шинелях, рваных сапогах. Ноги примерзали вместе с портянками к сапогам. Работая на самолете, боялись своим дыханием согреть окоченевшие руки: снимешь варежки, подуешь на руки, забудешься, прикоснешься к холодному металлу, кожа и остается на гильзах патронов, кожухе пулемета, на стволах пушек. Пальцы болели, кровоточили. Но никто ни на что не жаловался. Все жили одной мечтой - приблизить день долгожданной Победы!
Самолеты ремонтировали - и они тут же шли в бой. Работали, не зная устали, без отдыха. В короткий срок большое количество самолетов ввели в строй.
С января по апрель 1943 года было самое трудное время. Немецкие самолеты старались прорваться к Кандалакше, но наши летчики не пускали их. Очень часто нам доводилось наблюдать бои в районе аэродрома.
На всю жизнь запомнились мужество, смелость, находчивость наших летчиков. Какие они были бесстрашные!
Немецкие самолеты, не пробившись к дороге, весь груз сбрасывали на наш аэродром. И тогда доставалось нам. Но самое страшное, когда они на бреющем полете гонялись за каждым человеком.
Однажды капитан Туляков, командир 1-й эскадрильи, раненый, приехал и посадил самолет на свой аэродром. Мы с техниками побежали помочь ему выбраться из кабины. Но немец ходил на бреющем полете и обстреливал самолет.
Майор Пироцкий дает команду:
- Назад!
Бежим обратно, а немец уже делает второй заход. Самолет капитана загорелся и взорвался... На всю жизнь запомнился запах горелого человеческого мяса.
Лейтенант А. Чернецкий, раненный в ногу, привел самолет "домой". Мы насчитали 23 пробоины. Летчик был направлен в госпиталь, а самолет мы залатали. Чернецкий тоже был награжден орденом Красной Звезды.
Много можно рассказать о летчиках. Но и наземные специалисты у нас были на высоте. Правда, нас не очень поощряли, хотя мы выполняли очень ответственную и трудную работу. Что без нас, оружейников, мог сделать летчик? К тому же, если бы мы делали что-то неправильно, летчик становился бы живой мишенью для врага.
Наша работа была, можно сказать, почти "медицинской". От нас требовались идеальная чистота, точность, аккуратность.
Сейчас, спустя много лет, мы сами себе удивляемся, какие мы были уверенные в себе. Смелые, бесстрашные. Разумеется, такими мы стали не сразу. Помню первый вылет самолета на боевое задание, на котором я лично заряжала пулеметы и пушки. На самолете "хокер-харрикейн" было установлено 2 пушки "испано", 8 пулеметов "браунинг", под плоскостями подвешивались два эрэса (реактивных снаряда) и небольшие, по 6 килограммов, бомбочки.
До сих пор помню все до мелочей. Как влезла в кабину летчика, поставила на предохранитель гашетки, открыла лючки, наполнила боеприпасами патронные ящики. Зарядила пулеметы и пушки. Доложила о готовности технику по вооружению Тарасенкову.
Летал на самолете командир звена лейтенант Иван Сорокопуд. Он посмотрел на меня почему-то свысока, даже надменно, и сказал:
- Если ты уверена, что вооружение не откажет в бою, можешь быть свободной.
Полетели наши соколы на боевое задание. С каким волнением ожидали мы их возвращения! С тревогой вглядывались в небо, прислушивались к каждому звуку.
Приземляется наш. Бежим с механиком навстречу. Ноги не слушаются. Чужими стали. Подбежали, стоим. Летчик вылезает из кабины, спрыгивает с плоскости. Отдает парашют механику. Заметив меня, машет рукой и говорит:
- Все в порядке!
Геннадий МУРАШЕВ.
