Отрывок из повести Степана Щипачева "Березовый сок"
НА КУДЕЛЬКЕ
У матери все же я прожил до самой весны и, насилу дождавшись, когда отсеемся, вместе с другими собрался на асбестовые прииски, или, как у нас говорили, на Кудельку. Собралось туда из Щипачей в этот раз человек сорок.
Других заработков на стороне у нас не было, и многие из нашей деревни ходили на прииски каждое лето. Как только отсеивались, котомку на плечи и целой артелью - туда. Возвращались только к сенокосу.
О приисках я наслышался много. Но рассказывали чаще всего о тамошних драках, об отчаянных парнях с кистенями или о том, как волковцы застали в кустах девку с парнем и вымазали ее дегтем. О самой же работе говорили мало: считали это неинтересным. И куделька, которую там добывали, мне представлялась в виде обыкновенной льняной кудели, какую прядут в деревне бабы и девки.
Семь верст до станции Пышминской мы прошли по утреннему холодку. Положив котомки на землю, мы уселись возле платформы вокруг Андрея Егоровича, который рассказывал что-то смешное. Поблизости от меня сидели Фролка, дядя Василий с Феклой, Лавруха, Мишка Косой, Павел с Анисьей, Тимка и чуть подальше - матрос Василий, недавно вернувшийся с флота по болезни. Сидел он на своем сундучке, с которым, должно быть, ходил и на военную службу; выделялся он между нами только тельняшкой с синими поперечными полосками да матросской бескозыркой, на которой уже не было ленточки.
Мимо нас по платформе прошел человек в узеньких брюках в обтяжку. Андрей ехидно ухмыльнулся:
- Ишь, какой тонконогий, кляп его возьми!
Все захохотали. Брюки у нас тогда никто не носил, и каждого в брюках, а не в домотканых штанах в синюю и красную нитку мы считали чужим, из господ.
Скоро за березовыми перелесками послышался свисток паровоза. Мы поднялись и, закидывая котомки за плечи, заторопились на платформу. Тяжело пыхтя и выпуская белый пар, перед нами прошел паровоз, за ним потянулись вагоны. Сначала мы не знали, в какой вагон садиться, но к нам подошел тот самый, в брюках, и направил нас в конец поезда, где виднелось несколько красных товарных вагонов.
На поезде я до этого ни разу не ездил и ждал чего-то необыкновенного, но ничего такого не оказалось. Павел подсобил мне залезть в вагон и бросил за мной мою котомку. Когда все уже были в вагоне, кто-то снаружи закрыл за нами дверь, и стало почти совсем темно. Полок и скамеек не было, и мы уселись прямо на полу. В тесноте и сутолоке я даже не заметил, как тронулся поезд. Только по вздрагиванию вагона я догадался потом, что мы едем...
С поезда мы сошли на станции Грязновской. Пройдя с версту реденьким березняком и миновав большое село, свернули в темный сосновый лес, на пыльную таежную дорогу. До приисков оставалось еще больше тридцати верст.
С самого же начала кое-кто стал отставать: одни быстро натерли себе ноги, у других были слишком тяжелые котомки. Мы с Павлом и Мишкой шли впереди.
- Ходить надо умеючи. Ноги в коленках сильно не сгибай: устанут скоро, - наставлял меня Мишка. - Смотри, как я иду!
Он действительно шел легко, собранно, и мы с Павлом еле за ним поспевали.
Вскоре нас обогнала коляска, запряженная парой лошадей, в которой сидел человек в шляпе. Впереди и сзади коляски скакало по одному стражнику.
- Деньги везут, - пояснил Мишка. - С охраной. Боятся так-то. Лонись1, говорят, кассу на приисках во время получки ограбили. В черных масках и с револьверами трое ворвались. Бумажные деньги, говорят, себе забрали, а серебро и медяки пригоршнями побросали народу. "Берите! - кричали. - Все ваше!" Люди, конечно, кинулись подбирать деньги, началась свалка, а те - по коням и в лес.
(1 Лонись - прошлым летом. )
- А охрана? - спросил Павел.
- Охрана? - презрительно махнул рукой Мишка. - Попрятались. Вот-те и охрана. Главаря шайки тут вся полиция, говорят, знает, да тронуть боятся.
День начинался жаркий. Солнце уже палило вовсю, и мы свернули в тень, на боковую тропинку, вилявшую между сосен, и пошли гуськом уже молча. В нагретом воздухе пахло смолой и лесными травами...
На прииски пришли только под вечер. Лес как-то сразу поредел, и сквозь жиденькие голые сосны я увидел однообразные серые постройки, а за ними целые горы щебня и камня.
- Вот и Куделька, - показал рукой Мишка. - Тоскливое, брат, место: камень да бараки.
Скоро мы подошли к очень глубокой котловине, в которой, как муравьи, копошились люди, и вся она звенела и стучала. По проволоке двигался над ней какой-то большой железный ящик с камнями. "А вдруг опрокинется и побьет людей!" - мелькнуло у меня в голове. Но опрокинулся он только за краем котловины, где, видать, и полагалось ему опрокидываться; обратно ящик побежал по проволоке порожний. "А что, если сесть в него? Вот страшно-то было бы!" - продолжало работать мое воображение.
Новичком во всей партии оказался я один, и Мишка не отходил от меня.
- Эта котловина разрезом называется, - пояснял он. - В самой-то середке давно до воды докопались, и робят там люди в непромокаемых сапогах. Вода-то студеная. А по бокам, кругом, видишь - уступы? Это забои. Кудельку там вот и добывают.
Постояв недолго у разреза, мы пошли искать подходящее место для постройки самодельного барака. Место нашли скоро. До захода солнца было еще далеко, и мы взялись за работу. Насобирали камней, старых досок, срубили в лесу несколько сосенок и принялись ладить барак.; Работали быстро, весело, и к сумеркам жилье было готово. На земляной пол мы с Фролкой набросали хвои, чтобы мягко было ногам.
Спать легли, даже не поужинав, чуть стемнело. И мужья с женами, и холостые парни - все улеглись на нары вповалку. Было тесно, и откуда-то сразу напрыгали блохи, но после дороги и работы даже блохи не помешали скоро уснуть.
Проснулся я утром не от петушиного пения, как бывало в деревне, а от побудного гудка, от железного рева, сотрясавшего воздух. Когда мы с Фролкой и Тимкой побежали к канаве умыться, уже кругом суетились люди: кто бежал с утиральником, кто с котелком. За дымом костров, разведенных у бараков, и реденькими соснами поднималось большое багровое солнце.
Анисья быстро вскипятила в котелке воду, бросила в нее сухарей, кусочек масла и позвала Павла и меня хлебать сухарницу.
Едва успел я вымыть в канаве котелок после завтрака, как над одной крышей по ту сторону разреза взлетел белый столбик пара и почти вместе с ним опять вырвался гудок, густой-густой, как будто он шел откуда-то из нутра земли. Это был гудок на работу.
Мы сначала направились в контору за назначением. Я страшно боялся, как бы меня не отделили от своих, не поставили на работу с чужими ребятишками. Но все обошлось хорошо: всех из нашей деревни направили в одно место. Отдельно очутились только Тимка и матрос Василий. Тимке захотелось походить в непромокаемых сапогах с высокими голенищами, и он сам попросился в мокрый забой, а Василия назначили машинистом на маленький паровозик, который я уже там видел. Он тут же, неподалеку, бегал по узкоколейке и тоненько свистел.
Жить устроился Василий тоже где-то отдельно от нас, и видал я его потом только на паровозе - кудрявого, черноглазого и всегда перепачканного машинным маслом.
В то же утро у меня на руках появилась небольшая синенькая расчетная книжка, в которой сразу же за моей фамилией, именем и отчеством значилось, что я получаю 30 копеек в день. Тут же было указано и с какого времени я начал работать на приисках: 15 мая 1910 года.
Очутившись в забое, я сразу спросил у Фролки, где тут куделька. Он усмехнулся и показал рукой на каменную породу, иссеченную светлыми прожилками, местами тоненькими, как ниточка, местами шириной в большой палец. Эти прожилки и были куделькой. Немного оглядевшись и освоившись в забое, мы взялись за работу. Зазвенели о камень кирки и ломы, и под ноги нам посыпались большие и маленькие куски породы, которые мы тут же разбивали. В деревянном ящике позади вскоре образовалась небольшая горка асбеста. Твердый и тяжелый, он походил на обломки зеленовато-серых каменных плиток, а не на ту кудельку, какой она представлялась мне в деревне. Но я отломил от одной такой плитки небольшой кусочек, растеребил его пальцами, и в руках у меня на самом деле оказались мягкие, пушистые волокна.
Работал я рядом с Фролкой (да и спал в бараке тоже рядом с ним). Но это соседство вначале к добру не привело. На прииски Фролка пришел второй раз, работу знал, и ему не терпелось как-то передо мной себя показать. Засучив рукава и поплевав на ладони, он с яростью начал махать киркой, пытаясь отрубить большую глыбу породы. Не знаю, как это получилось, но он зацепил киркой за мою рубаху и раскроил ее от плеча до самого низа. Я рассердился на Фролку и, утирая слезы, стал обзывать его попом - такое было у него прозвище. Но в обед рубаху Анисья починила, и мы снова работали с Фролкой как ни в чем не бывало. Смирный и незлобивый, он по-прежнему поглядывал на меня добрыми глазами, готовый помочь в любую минуту. Был он постарше меня года на три, посильнее, и его кирке и лому порода поддавалась легче.
День был жаркий и тянулся очень долго. Когда мы вернулись с работы к своему бараку, солнце стояло над землей почти так же низко, как и в тот утренний час, когда мы выходили на работу. Только тогда оно было совсем красное и не слепило глаза, а теперь все еще пылало неостывшим жаром, и дальние сосны, за которые оно заходило, стояли будто в огне.
Анисья снова сварила сухарницу, вскипятила чаю, и мы присели у костра ужинать. У соседних бараков тоже дымили костры; в разных концах начали пиликать гармошки, послышались песни. Некоторые наши мужики и парни пошли к соседним баракам посмотреть на людей, послушать где-нибудь хорошего гармониста, а может, и побороться за опояски с чужими деревенскими. Но у меня, на уме было другое. Мне не терпелось сходить на ту сторону канавы, к большому серому дому, крытому сосновой щепой, - узнать, кто в нем живет: уж не сам, ли хозяин приисков? Пошел я туда несмело, с оглядкой, но никто меня до самой двери не остановил и не спросил, чего мне тут надо. Поднявшись на низенькое крылечко, я с трудом перевел от волнения дух, а когда осторожно приоткрыл скрипучую дверь - остолбенел от удивления: я увидел внутри голые нары, где сидели и лежали люди, увидел развешанные на веревках тряпки и копошившихся на полу грязных и голобрюхих ребятишек. Мне даже стало досадно на себя, что я так легко обманулся.
Когда я вернулся к своему бараку и снова глянул на дом за канавой, я заметил на нем и облупившуюся штукатурку, и разбитые стекла в одном окне, и почти перед самой его дверью деревянный нужник.
Это была, как потом я узнал, большая рабочая казарма.
( Продолжение следует)
С. Щипачев "Березовый сок" 1955 г.
Фото из открытых источников Обнаружили ошибку? Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.
Дополнительно по теме
Категория: История города | Просмотров: 138 | Добавил: ASB | Рейтинг: 0.0/0 |
Вы можете отправить свою ссылку на интересную информацию о г. Асбест. Если Вы обнаружили орфографическую ошибку выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter. Все рекламируемые услуги и товары подлежат обязательной сертификации и лицензированию. Любое использование информации допускается только при активной ссылке на сайт https://asbest-gid.ru
