Евгения Николаевна Поспелова, оружейница 195-го истребительного авиационного полка, младший сержант, после войны товаровед отдела сбыта завода "УралАТИ", рассказала:
Попали мы в 195-й истребительный авиационный полк на Як-9. Машины были новенькие, хорошие. А главное - наши, отечественные. Полк был в полном смысле слова истребительный. Летал по фронтам как бабочка. С 13 июня 1942-го по декабрь 1944-го успел повоевать и под Ленинградом, и под Петрозаводском, и под Беломорском, и под Кандалакшей, и под Мурманском.
... Где-то справа с запада на восток идут самолеты. Мы их не видим. Да и они нас тоже. Аэродро-ма-то как такового нет. Есть большая поляна в лесу. Наши самолеты укрыты ветками, стоят возле сосен. Мы попрятались под кронами деревьев. А вот летчики сейчас пойдут на перехват. Главное - чтоб их не застали на взлете.
Каждая из нас провожает взглядом "свой" самолет. Но вот нащупали и наш аэродром. Видно, во время взлета засекли. Воспользовавшись тем, что наши летчики ушли к переправе через Свирь, фашистские бомбардировщики зашли с востока и обрушили на нашу поляну груду бомб.
Заткнув уши, лежим вниз лицом и молим Бога: "Пронеси! Не дай погибнуть!"
После налета специалисты БАО бросаются на поле, торопливо зарывают воронки, запахивают неровности. Не успевают заровнять последнюю ямку, как на посадку заходят наши. Один, другой, третий... Все? Кажется, все. Слава Богу, может быть, хоть сегодня обойдется без похорон.
Впрочем, день только начался, и кто знает, чем он кончится.
Бои за Лодейное Поле были жестокими. Город был разрушен и сожжен до основания. Но враг не
прошел.
Фронт стабилизировался. Наш полк полетел выше, на север.
Вот тут мы хватили горя! Бомбежки и обстрелы показались ничем в сравнении с мошкарой. Тучи гнуса не просто сосали нашу кровь. Они залезали в рот, в нос, в глаза, в уши. Во все поры и отверстия. Не давали дышать. И уж какими только мазями мы не мазались! И все равно ходили с распухшими лицами.
Но страшнее всего было в карауле. Особенно осенью. Ночи темные. Дождь как из ведра. И за его шумом не можешь разобрать: то ли враг крадется к самолетам, то ли твоя фантазия разыгралась. Вот так и стоишь: ревешь, а стоишь. Слезы пополам с дождем по лицу расползаются. "Мама! Мамочка! - стонешь, бывало, на посту. - Мне страшно".
Но... отстоишь сутки. Пройдет день, два - и собираешься на танцы. Куда делись страх, усталость? Надеваешь свои брезентовые (специально для танцев) сапожки и бегом в клуб. Вальсы, танго, фокстроты. А то и "Яблочко". Накрутишься за вечер и как убитая спишь. Молодость - великое дело.
Полк наш поднимался все выше, выше. Мы уже почувствовали теплое дыхание Гольфстрима. По достоинству оценили его каверзное воздействие на самолеты. За ночь они покрывались такой коркой льда, что не только летать на них, думать-то об этом нельзя было.
Мы вооружались деревянными молотками и начинали скалывать лед. Причем лед заклинивал рули глубины, поворота, закрылки, фонарь кабины летчика, скапливался в куполах шасси, и стоило недосмотреть - ЧП обеспечено.
Трудились всем экипажем во главе с летчиком - техник, механик по самолету, моторист, оружейница, то есть я.
И только после того, когда летчик и техник проверят все тяги, все рули, все сочленения и убедятся, что самолет полностью освобожден ото льда, выпускаем его в полет.
К 9 мая 1945 года, когда мы узнали о безоговорочной капитуляции, я обслужила более 3 тысяч самолетовылетов. Это много. Очень много. И всякий раз, не говоря уж о той шальной пуле, которая прошила мне шинель, я была на волосок от смерти.
Я согласна с писательницей Светланой Алексиевич: у войны не женское лицо. Война противопоказана женщине. И доводом может служить хотя бы то, что у меня нет детей...
