В документальном репортаже из Великой Отечественной на основе фронтовых дневников и личных воспоминаний, Анна Седункова-Попова рассказала о боевом пути сандружинниц в составе военно-санитарного поезда. Некоторым участницам не исполнилось, тогда, еще и 20-ти...
( Продолжение. )
КАТАСТРОФА В ТЫЛУ. ДЕВЧАТА НЕ РАСТЕРЯЛИСЬ. 1
Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
Юлия Друнина.
В нашей команде (в основном девчоночьей) появилась новенькая.
- Бронислава Яковлевна Вугман, - отрекомендовалась она. В черном вельветовом платье она выглядела вполне респектабельной. Вельвет казался нам бархатом. Голубые глаза приветливы. У новенькой удивительно красивые, вьющиеся от природы длинные волосы, уложенные в причудливую прическу, как для театра.
-Ты только посмотри, какие ручки у новенькой, - говорили девчата. Таких красивых рук не было ни у одной из нас. Может, природа не наградила, а скорее всего мы к тому времени огрубели, стали заправскими солдатами, для которых не существовало слово «не могу»: свою работу мы считали фронтом.
Прошло какое-то время, а измерялось оно для нас рейсами на запад и обратно на восток, и новенькая стала, как все. Так же мыла, поднимала тяжести, недосыпала, любовно ухаживала за ранеными. Ее вагон 15-изолятор, куда попадали самые отяжелевшие, с высокой температурой, -в общем, те, кто находился на грани жизни и смерти, или же с отклонениями в психике. Согласно инструкции, таких нетранспортабельных брать в госпиталь на колесах не полагалось, но обстоятельства иногда не укладывались ни в какие инструкции. Разумеется, обитатели изолятора нуждались в повышенном внимании.
Однажды январским утром 1944 года (12 числа) в снежную метелицу, когда за окнами валил необыкновенно густой, крупный и пушистый снег, при стоянке на маленькой станции Байка Саратовской области случилось совершенно непредвиденное.
Сестры раздавали лекарства, санитарки принесли ведра с пищей. В изоляторе Бронислава Вугман остановилась у крайних носилок. С медсестрой Зиной Шаровой тихо обсуждали, что лучше дать поесть самому тяжелому.
И в этот миг вдруг дрогнули и закачались горшки с цветами, и все полетело со зловещим грохотом в тартарары. Санитарка оказалась под кучей носилок: ни пошевелиться, ни вздохнуть. «Что же случилось, ведь мы в глубоком тылу, не сон ли это?», - думает она и изо всех сил пытается расталкивать носилки. Почувствовала с облегчением холодный воздух. Стала еще интенсивнее работать локтями. И, - о, чудо! - вылезла на поверхность.
Но почему такая мертвая тишина, как будто никого живого нет окрест? У вагона - ни потолка, ни стен, да и платформа его надвинута на платформу ледника, над которой приподнялся какой-то паровоз. Раненых не видно. Чу, пахнет дымом: горит одеяло, схватила его - и в снег. И тогда
услышала из хаоса носилок и матрацев:
- Сестра! Я горю-ю!
Кинулась на голос, а пламя разгорается, несмотря на обильный снегопад. «Это керосин разлился», - вспомнила она про небольшой запас его.
- Горю, сестра!
- Я горю!
Одной не справиться. Соседнего 14-го вагона нет. 13-й сдвинут с платформы. У 12-го закричала:
- Помогите! Раненые погибают!
Темные длинные волосы развеваются на ветру, покрываются снежной белизной. Броня энергично орудует, сбрасывая все с платформы, извлекая раненых. Подмога подоспела быстро, и пострадавших поволокли по глубокому рыхлому снегу на матрацах к уцелевшим вагонам, значительно удалившимся от сильного толчка.
- Сестра, там мой партбилет остался! - кричит раненый в волнении. И Броня мчится к останкам вагона, чтобы найти бесценный документ. Запыхавшись, вручает его владельцу.
- Сестра, и мой партбилет!
- И мой комсомольский!
И снова и снова бежит. И вдруг осенила мысль: а Зина где? Зина лежала в глубоком сугробе метрах в пятидесяти в стороне, совершенно голая, в одних лишь сапогах. Одежду сорвала с нее дьявольская сила.
Она вспоминала потом: «Хочу встать и не могу, дрожу от холода. Вижу, вдали стоит паровоз и из него выглядывает машинист. «Дяденька-а-а! Спаси-и», - кричу, но он не видит меня, не слышит моего слабого голоса. Валяются вагоны, и нигде ни души. Начал убаюкивать меня сон. И вдруг голос Сони Воронцовой:
- Зина! Зина, пойдем!
- Соня, я не могу подняться.
Быстро прибежали люди с носилками, укутали тепло и притащили в перевязочную. Меня начало трясти, мне дали чего-то выпить...»
А мне (автору) запомнилось, как тяжело раненная в позвоночник, с травмой головы и переломом бедра, Зина даже не плакала, только то и дело просила пить.
Сопровождать ее в госпиталь вызвалась Броня. Ехали на санях, возница то и дело подгонял лошадь.
В Пензенском госпитале в мужской палате отгородили простыней уголок.
- Безнадежная, - слышала она не раз приговор себе.
У Брони тоже высокая температура и боль в боку - ожоги четвертой степени. Ночью прилегла и задремала. Под утро открыла глаза - а один из молодых раненых показывает ей кулак: мол, приставили тебя к тяжелораненой, а ты спишь.
После войны Бронислава Яковлевна Вугман вернулась в родной Ленинград, а Зине полгода пришлось лечиться в разных госпиталях, лежать на вытяжении, учиться ходить на костылях...
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.
Коллектив эшелона ВСП №241 апрель, 1945г.
| 
