Перед вами одна из первых литературных работ нашего земляка Владимира Исакова - "Вечерние разговоры". Она написана чистым уральским говором - как рассказывала бабушка, вспоминая вечерами о житье-бытье прошлом, так и представлена читателю. Этого говора давно уже нет, он почти не сохранился в нашем краю - тем уникальна эта книга.
В.З. Исаков родился 8 октября 1943 г. в г. Асбесте Свердловской области. Окончил факультет журналистики МГУ (1967 г.) и Высшие литературные курсы Союза писателей СССР (1987 г.). Литературной деятельностью занимался с 1960 г. – в этом году были опубликованы его первые стихи и рассказы. После окончания МГУ в течение многих лет работал одновременно и как журналист, и как писатель. В 1967 – 1985 гг. занимал различные должности в газетах «Калининская правда», «Смена», «Советская Россия», издательстве «Московский рабочий». С 1979 г. – член Союза писателей СССР, с 1991 г. – член Союза писателей России.
ВЕЧЕРНИЕ РАЗГОВОРЫ. 1.
Есть старая игра. Один намекает на знакомых людей. Другой угадывает, кто это такие.
— Мужик да баба?
— Захар с Антонидой.
— Мужик да двое ребят?
— Абакумовы.
Вот опять приехала мать, мы сумерничаем, заводим эту игру и подолгу говорим про родню. Встают перед глазами деды и бабки, дядья и тетки, братья и сестры. В темноте в который раз мать начинает старые-старые рассказы.
ДРЕВНИЕ ВРЕМЕНА
Раньше у нас была больша семья-то. Жили вместе до двадцати человек. Прадедушко Ондрий с прабаушкой Марией. Дедушко Степан с баушкой Кирьей. Папка с мамой — у их уж робята были. Дядя Кузя с тетой Марией — тоже с робятами. Потом дядя Захар. Дядя Петя. Дядя Тюня. Никого уж нет. Вот осталась только последня — тета Дуня, на ГРЭСе котора.
Полна изба народу. Да баушка Кирья еще троих приносила, уж при снохах. У их по три зыбки в избе висело. Прабаушка Мария сидит, качат три зыбки. Качат-качат, смешатся, давай снова качать.
А изба-то невелика. Где спать-то? Только дедушко Степан да баушка Кирья спали на кровати. Остальны на полу. На полатях. Полати были таки — черезо всю избу. Прадедушко Ондрий двадцать четыре года не видел, дак он двенадцать лет на пече пролежал. Не ходил. Его в баню на носилках таскали.
Потом выстроили папке избу. Ну, така комната. Три окна на дорогу. Дали лошадь, корову. А так, говорят, ревели, отделяли их. Жалко было. Тут уж меньше народу жило. Мама с папкой, дедушко с баушкой, хресна[1] Настасья, Ондрий, хресной Василей, да Степан, да я. Уж небольша была семья-то. Девять человек.
СВОЯ ЗЕМЛЯ
Ну а чем жили? Землей. Крестьянствовали. Папка вот все обрабатывал. Свои посевы-то были. Когда скажут: «Поехали». Я малинька была, помню. Папка запрягат лошадь: «Мать, поехали хлеба смотреть». Ну, поехали. И я с имя. Поедем по полям. Папка обойдет кругом всю полосу: где пшеница посеяна, где рожь, овес для коней. Покосы тоже были. Лужок какой.
Лен вот сеяли. Лен же свой был. Сами все делали изо льну. Вот посеют его. Потом рвать надо. Я тоже рывала, помню. Поревела сколь-нибудь. Руки дерет немало льном-то.
Вырвут, околотят его, потом в баню. Баня была така специально устроена. Вот натолкают его в эту баню, ходят по деревне одна к другой, обрабатывают. Отреплют, очешут. Он такой чистой сделается. Весь блестит.
Вот осенью-то все приготовят и потихоньку зимой прядут. Всю зиму прядут, весной перед пасхой начинают ткать. И всегда как-то все было рассчитано, на все время свое. Ткут. У всех кросна[2] были. Мама-то шибко хорошо ткала на кроснах. Наткут холстов. Нешироких таких. Оне вначале желтые. Летом вот нас, малиньких, с холстами на реку. Мочим да расстилам. Оне сделаются такие белые-белые. У меня вон еще есть домашней-то холст. Портяной небольшой. Как-то раньше все делали, все успевали сами.
ПИРОГИ И ШАНЬГИ
В семье народу много. Чё-то ись надо. Вот варили картовну да морковну кашу. Когда из свеклы, из калеги[3] кашу сделают. Мама вот как-то шибко вкусно свеклу делала. Така вкусная была свекла. С удовольствием ели. Из круп-то вот овес был. Свезут на мельницу, как-то его обдерут. Вот эту овсянну крупу круглый год ели. Молоко тоже свое. Мясо свое было. В зиму-то пустят несколько овечек. Да телята были. Все на своем. Вот поэтому, наверно, и здоровой был народ-от.
Хлеб тоже сами пекли. Раньше ведь не знали пекарни. У мамы шибко вкусной был хлеб-от. Бывало, ячменной пекли. Почему-то ясной называли. Когда скажут: «Надо ясничков испекчи». Вот таки малиньки яснички катали. Круглиньки, как теперь булочки. Это пекли на поду[4]. То когда аржаного хлеба напекут. Папка скажет: «Мать, надо испекчи аржаного. Аржаного хлеба в охотку поись». Дак чё. Свой-от. И аржаной хорош. Так-то пекли не из сеянки, из простой пшеничной муки. Сеянка была только к празднику.
Вот свекольны пироги почему-то всегда на работу носили. Вставали-то рано. В три часа мужики уж уйдут косить либо молотить. Светать начнет, мама хлеб из печи вынимат. Больши таки пироги. Масло бежит. Мама скажет: «Ташшить надо мужикам». Положит на лист пирогов. Пойдешь. Там по два пирога съедят, молока сколь выпьют — вот и сыты.
Для питья-то сусло, кулагу[5], квас делали. Немолоту рожь, зерном, затащат в мешках на печь. На пече тепло, она там прорастет. Смелют ее на солод. Черной такой солод получатся. И вот из этого солоду мешают сусло. Замешают в ведерной корчаге, вот оно ночь ночует в пече, другу ночь. Перепреет докрасна, давай его сливать через деревянно корыто. Из корчаги из этой ведра три сделают густого сусла.
Кулагу — ту мешали из аржаной муки. Как уж вот ее мешали, я не скажу ладом. Квас для питья тоже делали. Бесмелицу. У мамы всегда хороша бесмелица была. Это как пиво сечасное.
Вот нальют сусла либо кулаги в кадку. Кадка в яме специально стояла на пять ведер. Смородины напарят, положат туда. Ну дак хоть сколь пей.
В магазине-то мало што покупали. У нас была одна лавка на все деревни. Ну чё, сахар только и покупали. Ну, сахар вот да еще крупу каку-нибудь купят. Чё покупать-то — опять же все свое было дак.
ДЕДУШКА ТЕРЕНТИЙ
Папка был старшой в семье-то. Все на нем. Зимой с посудой ездил. Летом вот земледельчеством занимался. Придет с пашни, повалится, спит. А у дедушка Степана вечно гости. Дедушко напьется, давай таскать папку за волосы: «Тереха, вставай пляши». Может ли плясать, не может ли — вставай пляши.
Ну, папка-то шибко хорошо плясал. Сам пляшет, сам на гармошке играт. Гармошка у его звонка была, однорядка. Пойдет с ей вприсядку, и на коленки падать, и всяко. Каки-то еще тридцать три коленца плясал. Всё говорили, што он шибко хорошо пляшет.
Так-то он крепкой был. Коренастой. Хоть не шибко высокой. Сам русой, борода рыжа. Бороду-то тоже сроду не брил. Оне с мамой женились двадцати годов с лишним. Уж немолодиньки были.
БАБУШКА МАРИЯ
Мама-то красива была. Ее из другой деревни взяли, из Черноголяхиной. Через реку от нас. У их семья-то была всего пять человек. Дедушко Варлам да баушка Надежа. Мама. Потом вот дядя Петро. Да младша, тета Василиса. И все.
Баушка-то Надежа умерла рано. И дедушко-то Варлам, видно, сразу за ей, на том же полугодии умер. Я их и не знала, тех стариков-то. Не застала уж.
Ну, мама-то всему научена была. Ткала. Шила. Все умела. Ни за чем в люди не ходили. Она ведь четыре класса кончила. Тогда четыре класса много считалось. Сколь стихотворений знала! Книги читала.
А когда книги-то читать? Робят столь. Сперва родился Коля, первой-то мальчик. Этот мало у ей жил. Три месяца ли чё ли. Потом вот хресна Настасья родилась. Потом Ондрий. Потом Василей. Потом Степан. А тут, значит, еще были у их девочка Галя да девочка Клава, между нам со Степаном-то. Эте тоже чё-то мало пожили. Тожно уж я. Я уж последня. После меня никого больше не было.
Ну, мама с папкой хорошо между собой жили. С нашим папкой дивья было жить-то. Он за всю жизнь ей слова поперек не сказал.
Продолжение следует.
В. Исаков. "Дом на берегу" 1978 г.
Фото из открытых источников Обнаружили ошибку? Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.
Вы можете отправить свою ссылку на интересную информацию о г. Асбест. Если Вы обнаружили орфографическую ошибку выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter. Все рекламируемые услуги и товары подлежат обязательной сертификации и лицензированию. Любое использование информации допускается только при активной ссылке на сайт https://asbest-gid.ru
