Перед вами одна из первых литературных работ нашего земляка Владимира Исакова - "Вечерние разговоры". Она написана чистым уральским говором - как рассказывала бабушка, вспоминая вечерами о житье-бытье прошлом, так и представлена читателю. Этого говора давно уже нет, он почти не сохранился в нашем краю - тем уникальна эта книга.
В.З. Исаков родился 8 октября 1943 г. в г. Асбесте Свердловской области. Окончил факультет журналистики МГУ (1967 г.) и Высшие литературные курсы Союза писателей СССР (1987 г.). Литературной деятельностью занимался с 1960 г. – в этом году были опубликованы его первые стихи и рассказы. После окончания МГУ в течение многих лет работал одновременно и как журналист, и как писатель. В 1967 – 1985 гг. занимал различные должности в газетах «Калининская правда», «Смена», «Советская Россия», издательстве «Московский рабочий». С 1979 г. – член Союза писателей СССР, с 1991 г. – член Союза писателей России.
ВЕЧЕРНИЕ РАЗГОВОРЫ. 7.
ЛАГЕРЯ
Мы с отцом женились, дак он пожарником был. Потом вот грузчиком-то. Всё ездили на машинах. Уедут — ночь, две нету. Лидия родилась, он все ездил. Тут опять чё-то ушел в пожарники. Его из пожарной на войну-то и взяли.
А весной брали… Пришел, смеется: «Ха, остаешься солдаткой. Меня в солдаты берут». Посмеялись, што солдаткой. Восьмого мая — дак в лагеря, в лагеря… А провожать, значит, их ночью. Днем-то тут посидели. Папка с Васильем да со Степаном пришли. Ячменевы. Посидели, похохотали. Мужики говорят: «Нук, ты хоть нам пиши письма-то». — «Нук как, буду писать».
Вечером-то, значит, им в клуб. Вот тут у базара-то был, у озера-то. Мне чё-то неспокойно. «Я пойду тебя провожать». — «Нак чё ты меня пойдешь провожать, зачем?» — «Ну чё, пойду. Идут женщины-то, и я пойду».
Пошли туда к клубу-то. Ага… Там всем сразу все понятно стало — и женщинам и мужчинам. Мужчины наши шли героями, а тут сразу повешали головы-то. Брали, кто был на действительной да кто с финской пришел. Каки там лагеря.
Завели их, значит, в кинозало и там три часа держали, в кинозале. Женщины все тут. А чё… Май месяц. Уж начало светать. Светать начало, их выпустили и сразу строем на вокзал. Мы за ими. Все ревем, женщины-то. Пришли на вокзал-от, там уж поданы товарны вагоны. В товарны вагоны их погрузили — мужиков-то тогда шибко много было насобирано. И все. Повезли.
Ну, он говорит, што сперва-то их везли в лагеря. Где уж они, я не знаю. Где-то недалёко. Вот всех туда собирали. Две ночи, ли сколь ли, оне там ночевали. Ночью, говорит, тревога. На манёвры. Вот погрузили в вагоны, повезли на манёвры. Куда повезли, никто не знат. День едут, два едут. Неделю. Смотрим, говорит, настоящие манёвры.
Видно, только девятнадцатого июня, где-то не доезжая Витебска, их остановили. Передышку сделали немножко. А тут, говорит, кака-то бабка волоса на себе дерет, ревет: «Робята, вас везут на смерть». Как эта старуха знала? Мы, говорит, тожно вовсе задумались. И так-то видим, што чё-то везут без остановок. А тут вовсе.
Немножко передохнули девятнадцатого-то. Дальше поехали. Двадцать-то первого утром привезли в Витебск. Мы, говорит, тут нечо день-от. Пока в банях вымылись, да все. Обмундировали всех. Дали чисто белье. Нук, оне уж больше месяцу были в дороге-то. Ну и все.
А ночью-то уже налет. Проснулись, говорит, нечо не поймем. Черно. Неба не видать, сколько самолетов. Мы, говорит, стоим с винтовочками-то, а чё сделам?
На третей день, двадцать пятого-то, его уж и ранили. Бомбили, видно. Под бомбежку попал. Ноги-то у его ведь все в чатинах[9]. Много осколков-то было. Его без сознанья в санбат. Вот тебе и лагеря.
ПИСЬМА
Я осталась, жду письма от отца-то. С дороги было одно, и больше нет. Чё такое, нет письма? У меня Лидия-то была малинька, я не робила, сидела с ей дома. Он ведь поехал в лагеря. У меня осталось два рубля денег, я жду — вот не седни, завтра приедет.
Война-то началась, чё делать? Надо куда-то на работу устраиваться. Папка сходил в ясли, поговорил с заведующей. Он ведь там сторожем робил, дак она его знала хорошо. Он пошел к ей. «Возьмите Антониду на каку-нибудь работу. Вишь, чё случилось. Она осталась с робенком без денег». — «Нук чё, пускай приходит, примем нянюшкой».
Тут, возле милиции-то, ясли были. Я рада хоть тому, што уж одна дорога. Сама на работу и Лидию ташшу в ясли. А в школе, у озера-то, тут госпиталь была большая. Всё забито было госпиталью. Везде уж ранены навезены. Идем, кто попадет встречу хромой, она у меня: «У папки тоже ножка болит. Папка тоже ранен у нас».
Письма нет. Потом приходит одна женщина из пожарки. «Чё, у тебя нету от мужа письма?» — «Нету. Вот с дороги было одно. А больше нет». — «У меня седни пришло. Пишет, што твоего мужа ранили и в тяжелом состоянии увезли в госпиталь».
Только с ей сидим, эдак-то разговаривам, плачем — почтальонка идет. Идет, подает мне письмо. От отца. «Меня ранили. Но нечо, не беспокойся. Сперва был без сознанья, но сейчас чувствую себя хорошо. Нечо, не беспокойся». Ну, его, видно, отправляли в Грузию, он там в госпитале-то лежал. Месяца три, што ли. Полежал в госпитале-то, опять на передовую. Осколки удалили. Опять на фронт.
После этого было сколь-то писем. Хоть не часто, но ходили. «Идут бои. Седни живы, завтра неизвестно». Потом опять не стало писем. Вот нет писем. Вот нет. Я чё… Уйду с утра на работу. По две, по три смены роблю. Думашь — чё ведь, робить некому тоже. Ладно, сама тут, девка тут. Накормят, и всё…
Ладно. Потом, значит, приходит письмо: «Письмо пишу не сам, но не волнуйтесь. Попросил медсестру, медсестра пишет из санбата». Опять ранен…
Он ведь связистом был. Потом-то уж рассказывал. Только, видно, сменился после дежурства. Налетел самолет, давай их бомбить. А чё… Жив смерти боится. Мы, говорит, то к зданью убежим, то, тут каки-то телеги, к телегам перебегали. Пока взад-вперед бегали, я слышу, говорит, што у меня в рукаве стало горячо. Горячо стало, и полна варежка крови. Набежали, видно, солдаты-то, а тут еще лейтенанта тяжело ранило. Я, говорит, за свою руку так не переживал, как за этого лейтенанта. Молодой парень. Ну, оторвали, видно, рукав от гимнастерки, пережгутовали отцу руку-то, штоб кровь не текла, забинтовали рукавом от рубахи. Пока их в санбат-то привезли, да всё, этот лейтенант с душой расстался.
А чё… Кругом окруженье. Раненых-то надо выводить. Нас, говорит, направят: «Вот туда давайте». Кто может, идет на ногах. Кого везут. Идем, говорит, идем. С горем пополам дойдем — там опять нельзя пройти-то, нас опять в обратну сторону. Эдак-то в окруженье и ходили.
От хресного Василья со Степаном, от моих-то братьев, тоже было мало писем. Хресно-т Василей скоро погиб, а Степан пропал без вести.
Степана-то вот тридцатого июня взяли. От отца все не было письма-то. Он говорит: «Захар не пишет, я буду все время писать». Вот, с дороги пришло письмо. Потом нет и нет. Нет и нет. Восемь с половиной месяцев от его нечо не было. На девятой месяц пришло письмо. Пишет: «Нас в окруженье попало двадцать семь человек. И полтора месяца мы ходили все вместе. А через полтора месяца мы попали на немцев, и нам пришлось разбрестись всяк в свою сторону. И я пять месяцев ходил совсем один. Вы меня не узнаете. Я теперь не седее папки, а седее дедушка Степана».
Это он откуда-то из-под Ленинграда написал. И все. Больше от его нечо и не было.
Продолжение следует
В. Исаков. "Дом на берегу" 1978г.
Фото из открытых источников Обнаружили ошибку? Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.
Вы можете отправить свою ссылку на интересную информацию о г. Асбест. Если Вы обнаружили орфографическую ошибку выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter. Все рекламируемые услуги и товары подлежат обязательной сертификации и лицензированию. Любое использование информации допускается только при активной ссылке на сайт https://asbest-gid.ru
